Redrum 2016

— Приступайте, Илья Аркадьевич! Простите, но я вынужден требовать — да, именно требовать вашей помощи. Такую работу не доверишь кому попало. Нам нужны специалисты. Сейчас мы достанем тело из раствора — это глицерин, смешанный с формалином и спиртом — и будем инъекциями прочищать подкожные капилляры от сгустков крови. Чтобы после наполнить их консервирующим раствором. Работа кропотливая. Смотрите на коллег и включайтесь. Вы человек опытный, справитесь. Пропустить ничего нельзя: любой, самый мелкий сосудик сделается в будущем источником гниения. Прошу: будьте очень внимательны, Илья Аркадьевич!

Кто-то сунул мне в руки шприц. Четверо в белых халатах с масками на лице приблизились и, опустив руки в резиновых перчатках в раствор, выловили оболочку из стеклянной ванны. Подержав ее немного на весу, чтобы глицерин стек, помощники Збарского уложили тело на прозекторский стол.

Наверху включили две дополнительные лампы, чтобы как можно ярче осветить место работы. И приступили к делу.

Вместе с другими я обкалывал оболочку неизвестного, прочищая от сгустков крови и по новой закупоривая мельчайшие подкожные сосуды специальным раствором. Думаю, что раствор этот был чем-то вроде воды Рюйша… Разве что с некоторыми добавлениями?

Збарский пояснил: перед тем, как попасть сюда, тело несколько недель продержали на сухом льду, и как раз в связи с замораживанием в нем оказалось столько негодной к длительному хранению гнилостной ткани. Почернелые гангренозные участки приходилось аккуратно вычищать скальпелем или скребками; плесневые пятна обрабатывали спиртом и уксусом; желтизну — отбеливали перекисью водорода.

Еще ни разу мне не приходилось отвоевывать у смерти то, что она сочла своим по праву. Шаг за шагом, сосуд за сосудом, жилку за жилкой, пятно за пятном…

Помните сказку о мертвой принцессе в хрустальном гробу, о гномах и отравленном яблоке? Если б кто-то сказал мне, что бессмертие будет выглядеть так — стеклянный гроб с глицерином под землей и плавающая в нем пустая оболочка… Отвратительный образ, право! Не знаю, кого это может соблазнить.

Я принялся за работу вместе с другими в ледяном подземелье. Несмотря на холод, пот лил с меня градом. Это продолжалось долго. Несколько часов. До тех пор, пока кто-то не подошел и не похлопал меня по плечу:

— Илья Аркадьевич! Идемте наверх. Отдыхать.

Это был Збарский. Он объяснил, что смена наша покамест закончена, необходимо сделать перерыв, потому что ошибки, совершаемые от усталости, по завершении работ обойдутся для всего дела в целом дороже.

Он говорил о том моменте, когда работа будет закончена. Я подумал, что при всем своем уме, Збарский, видимо, не отдает себе отчета, что сохранение вечности требует вечных усилий… А разве люди способны на такое?

На самом деле мы говорили с ним о разных вещах. Я только после сообразил это.

Возвращаясь коридором к трамваю на поверхности, я опять услышал гудение электрического генератора. Но теперь к нему примешивалась — и вполне отчетливо — человеческая речь. Я различил несколько голосов, которые то ли пели, то ли ритмично бормотали вполголоса.

Язык я не узнал. И это было особенно неприятно. Сразу примерещилась какая-то чертовщина. Может быть, магические заклинания?.. Невольно содрогаясь, я почувствовал себя участником черной мессы.

Очень хотелось расспросить, наконец, Збарского, но он куда-то ускользнул.

Наверху, в трамвае-гостинице, меня и других из смены, накормили горячим обедом и позволили поспать несколько часов. Потом мы снова спустились под землю.

Я все время думал о том, куда же они дели голову, что сделали с ней?

Я рассуждал так: к чему сохранять нетленным пустое тело без того, что определяет личность? На месте экспериментаторов я позаботился бы в первую очередь о том, чтобы сохранить мозг. Как иначе?

Пытаясь выяснить хоть что-то, я заговорил с соседом — невысоким толстячком с уютными пухлыми щечками и простодушным выражением лица.

— Не знаете, где они прячут голову?

Я задал этот вопрос тихо и незаметно для остальных, наклонившись почти к самому уху толстяка.

Но он шарахнулся так, будто я потряс перед его носом окровавленным мясницким тесаком. У бедняги руки задрожали, а зрачки поплыли и расширились, как у заядлого кокаиниста.

— Вы что?! — зашипел он. — Разговаривать нельзя. Услышат!

— Да бросьте! Чего вы так напугались? Послушайте, я ничего плохого…

Но он отскочил, сбежал от меня на другой конец комнаты, наклонился над стеклянной ванной и сделал вид, что рассматривает травмированную артерию в теле. Я был потрясен подобной реакцией и не знал, что предпринять.

Хотел извиниться и попытаться еще раз… Но в процедурный зал вошел Збарский.

Скрючив указательный палец, он поманил к себе моего соседа — и тот, покорно свесив голову, поплелся, как напаскудившая собачонка, поджавшая хвост. Вышли они вместе.

Я проработал час. Толстяк не вернулся. Збарский тоже.