Я занимаюсь тем, что охочусь на всякую погань. На те отбросы человечества, бороться с которыми у полиции нет ни сил, ни желания, а порой бывает так, что эта рыбка полиции просто не по зубам. Работаю в паре. С семнадцати лет. Сейчас мне двадцать три. Я исполнитель. Тот, кто меня направляет, никогда не ошибается. Кто он такой, я не имею ни малейшего представления. Как выглядит? Жутко. Черный балахон с капюшоном, за плечами — мешок. Не рюкзак, а именно мешок. Вроде как для картошки, только хранит он там кое-что другое.
Если бы не он, я, пожалуй, никогда не стал бы охотником. Так и терпел бы постоянные приставания и липкие руки отчима, боясь лишний раз вздохнуть в его присутствии. Так и остался бы затравленным бедолагой. Пока не слетел с катушек или не повесился бы. И первый, и второй вариант, наверное, идеально устроил бы всех, поскольку я для всех был обузой.
Так получилось, что однажды, после очередной серии домогательств, я сходил на кухню, взял нож и нарисовал отчиму вторую улыбку — чуть ниже первой.
Обычная смерть для него показалась мне слишком простой, поэтому, чтобы выразить всю скопившуюся за годы ненависть, я выколол ему глаза.
Тогда-то я и встретился со своим напарником в первый раз. Он просто выступил из тени в дальнем углу комнаты. Стало не просто страшно — я окаменел от ужаса, от того, что кто-то видел, как я расправился с отчимом!.. А человек просто стоял и ждал. Правда, когда спустя мгновение он вышел из тени полностью, и луна очертила профиль, я понял, что ошибся. Человека это существо напоминало только в общих чертах.
Ярко-желтые кошачьи глаза на кукольно-детском личике без бровей завораживали. Безгубый рот постоянно то кривился в ухмылках, то широко раскрывался. В его недрах едва виднелся обрубок языка. Вороний клюв над верхней губой казался чужеродным, приклеенным к пластмассовому лицу каким-нибудь ребенком с больной фантазией.
Клювастый вытянул руку. Молча. Я всё понял без слов. И так же молча вложил глаза отчима в раскрытую ладонь. Незнакомец снял с плеча мешок и ссыпал туда глаза.
— Зачем? — только и смог выдавить из себя я. Бежать не хотелось. Было стойкое ощущение, что, если он захочет — никуда я не убегу. Тщетность и никчемность существования навалились многотонным грузом. Я ничтожество, чего уж там приукрашивать.
— Я кормлю ими своих детей, — проскрипел голос в моей голове. Именно внутри, поскольку клюв оставался закрытым, а рот выполнял лишь декоративную функцию.
То есть эта тварь не одна, и у нее есть как минимум жена и ребенок. Меня разобрал смех, и я принялся истерически хохотать, представляя клювастого в роли заботливого папаши.
Пощечина привела в чувство. Рука была горячей, на щеке точно остался отпечаток от чешуек.
— Таких, как твой отчим — тысячи. Ты ведь понимаешь? — голос змеился трещинами безумия внутри моей черепной коробки. — Ты будешь избавлять мир от таких, как он. Я помогу. Пока слушаешься меня — живешь и никого, кроме меня, не боишься. Откажешься — твои глаза попадают на ужин моим детишкам.
Что я мог ответить?
— Кто ты? — с этого надо было начинать. А теперь, по большому счету, какая разница?
— На востоке меня называют просто джинном. Безлико. Один из десятков тысяч… На Западе отношение ко мне совсем другое, — чудовище сухо засмеялось. — Я могу быть как доброй феей, укладывающей спать маленьких детей, так и безжалостным убийцей, выедающим глаза у тех, кто мне не понравился. Я — Песочный Человек.
Тогда я понятия не имел, кто это. Но понял, что повезло мне — лучше не придумаешь…
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Сам я превратился в охотника. Точно следовал инструкциям Песочного Человека. Выслеживал, убивал, извлекал глаза, подносил ему, уходил от преследования.
Ни разу не усомнился в том, что говорил клювастый. Страха за собственную жизнь не испытывал ни малейшего — смысл, если я был уверен, что всегда, в любой ситуации меня вытащат?
Да, я был всего лишь инструментом, но меня это вполне устраивало. Я очищал землю от скверны. Мне льстило ощущать себя палачом, карающей дланью Господа или чем-то вроде этого. Правда, вспоминая того, кто направлял меня, на ум приходил не Господь, а кое-кто другой. Эти мысли я гнал. Колесил по нашей Великой и Необъятной. Как по крупным городам, так и по деревушкам. Больше, чем на пару недель, ни в одном городе не задерживался. Деньги брал из карманов убитых. Жертвами были маньяки, насильники, наркоторговцы и прочее отребье. Никто не отпирался, не просил о пощаде, не сопротивлялся — я никому не давал шансов. Действовал неожиданно, разнообразно, грязно и предельно жестоко. Единственное, что оставалось сравнительно неизменным — процесс избавления от тела.