Redrum 2018-2019

Владимир Комаров оказался в спускаемой капсуле с неисправным парашютом и погиб от удара о Землю. Георгий Добровольский, Виктор Пацаев и Владислав Волков встретились с космическим вакуумом при посадке на аппарате «Союз-11», все трое погибли. Космический шаттл «Челленджер» взорвался при взлете, экипаж состоял из семи космонавтов. Другой шаттл, «Колумбия», разрушился при входе в земную атмосферу, на борту тоже было семеро. Космос заберет у нас еще не один десяток жизней. И не по одной с каждого, ведь смерть забирает у погибшего еще и жизни всех дорогих ему людей.

Григорий чувствует себя песчинкой, запертой в глухой смертельной тесноте посреди оглушительно бескрайнего пространства. И нет смысла долбить по ручкам, у станции выпустили кровь, она остыла и окаменела, как воин, заглянувший в лицо Горгоне. В шлюзовой камере есть возможность подключить к скафандру специальную кишку, по которой поступает кислород. Но без питания кишка тоже не работает, так что все его запасы — это ранец. Три часа жизни и смерть от кислородного голодания.

Три часа совершенной беспомощности. Без света, без связи, без друга. Три часа на прощание с миром. Григорий сдвигается к единственному в шлюзе иллюминатору и смотрит на Марс. Тени становятся меньше, над поверхностью плывет дымка, серая пыль, белые шапки, кирпичные долины, высокие горы, неровные полосы каналов, и мрачная звезда Фобоса спешит на восток. Где-то там, на поверхности, люди собирают материал, проводят измерения, берут пробы. Берут пробы…

Он достает из кармана пятачок и останавливает в воздухе перед собой.

— Подвел ты меня… дружочек.

Последние минуты, зачем они? Жизнь не нужна ему лично, это лишь возможность увидеть, как растут дети, как они идут дальше. И ничего больше не нужно, и все кругом пустое, если отнять это. Яркий желтый день, в него заходит Лиза, и с ней Олег. Живые и здоровые, улыбаются, грустнеют — пятачок уплывает в сторону зловещего и бессмысленного Марса.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Руки Григория чувствуют легкий удар, полузакрытые глаза едва различают тень. Зонд приземляется рядом с его залитым марсианской кровью окном, тянет лапку с камерой, заглядывает в глаза, выдвигает бур и начинает сверлить.

Эта лапка такая тонкая и хрупкая, он может сломать ее одним случайным неловким движением, она тянется к нему из просверленного в иллюминаторе отверстия, а он смотрит и не чувствует своих рук, не может их поднять, загустевшая смазка скафандра стала сильней человека. В этой тесной скорлупе тяжело дышать, держать открытыми веки и видеть, как загорается и начинает поглощать пространство огромная черная лампа смерти.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Бур прикасается к шлему, проходит, словно сквозь масло, шипит, сдуваясь, скафандр, и колючий холод обжигает еще живые легкие, глаза стекленеют, бур тянется дальше, вонзается в застывший зрачок и начинает сверлить.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Через час на окоченевшей станции, с другой стороны двери в шлюз, просыпается освещение. Заводится вентилятор, включаются датчики, детекторы и мониторы. Оживает пульт управления. Выплевывает очередной «плам». На экране замирает синяя цифра. От поверхности станции до скафандра Антона сто сорок пять километров. Это расстояние начинает сокращаться. Сначала медленно, затем быстрее. Тон звука другой, теперь это немного более высокий «плам». Заодно с ним меняется и телеметрия скафандра. Странно, что передатчику хватает сил отправлять эти данные на станцию. Впрочем, биометрические показатели тоже странные. Пульс четыреста тридцать, давление пятьсот шестьдесят на триста, температура поверхности тела минус двести градусов Цельсия.

Скафандр — это миниатюрный космический корабль.

Он приближается к станции.

Плам… плам… плам…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Даниил Гольдин Наедине ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀