Реформатор

Байбаков прекрасно понимал, что паровозы – это прошлый век. Но Каганович?.. Он прослужил у него в заместителях в Наркомате топливной промышленности не один год и хорошо изучил его характер. К тому же в Президиуме ЦК и Совете Министров Каганович ведал топливом и транспортом. В позиции Кагановича Байбаков не сомневался. Не сомневался в ней и отец, и поэтому попросил, насколько удастся, скрыть от Кагановича подготовку программы, напрямую взаимодействовать с министром путей сообщения Борисом Павловичем Бещевым. Вернувшись в Госплан, Байбаков, не теряя времени, пригласил к себе Бещева. Уговаривать его не пришлось, Бещев лучше кого-либо понимал, что паровозам давно пора на покой. Но Каганович?!

– Николай Константинович, а Никита Сергеевич говорил об этом с Лазарем Моисеевичем? – забеспокоился министр.

– В том-то и штука, что нет, – отвечал Байбаков, – более того, он вообще просил держать всю затею в секрете от Кагановича.

– Но как провести разработку такого проекта втайне от Лазаря Моисеевича, если он в Совмине отвечает за весь транспорт? – Бещев перепугался не на шутку. – Нет, уволь меня, Николай Константинович, я за такое дело не возьмусь. Тебе-то ничего не будет, ты заместитель председателя правительства, а мне, когда Каганович узнает, несдобровать.

– Да не трусь ты, – уговаривал министра председатель Госплана, – ведь поручение исходит от самого Хрущева. Кроме того, дело-то большой государственной важности.

– Так-то оно так, – заколебался Бещев, но, видимо, представив себе разгневанного Кагановича, решительно закончил: – в таком деле я участвовать не стану.

Байбаков сочувствовал Бещеву. Он понимал: Каганович не просто заместитель Председателя Совета Министров, но и член Президиума ЦК, в отсутствие Хрущева он председательствует на заседаниях Президиума ЦК. Бещеву он «измены» не простит. Однако и не выполнить поручение Хрущева Байбаков не мог.

– Значит, дрейфишь? – пошел на компромисс Байбаков. – Тогда давай так договоримся: ты мне подготовишь все материалы, прикомандируешь к Госплану знающего надежного человека, а все остальное – дело наших рук. Если Каганович узнает, притворишься, что ты ни при чем.

– Он что, дурак, Каганович? – возмутился Бещев. – Так он и поверит. Нет уж, уволь меня от такого дела. Считай, что мы не разговаривали, я вообще ничего не знаю, а вся эта затея – инициатива Госплана.

– Ничего не поделаешь, – сдался Байбаков. – Ты только готовь для меня материалы, какие я попрошу, а остальное я возьму на себя.

Бещев кисло улыбнулся в ответ. Он очень неуютно чувствовал себя между двух жерновов: с одной стороны Хрущев, с его вполне своевременным и разумным поручением, с другой – Каганович…

Революцию на железных дорогах Советского Союза Госплан подготовил не за три, а за пять месяцев. С учетом всей сложности задачи, сроки рекордные. В начале 1956 года предстояло обсуждение программы на Президиуме ЦК. Каганович о готовящихся документах ничего не узнал. Бещев и его подчиненные молчаливо сочувствовали новому делу и совсем не горели желанием подводить Госплан, ну а госплановцы тем более не искали хлопот на свою голову. Секрет раскрылся только в январе 1956 года, когда Лазарь Моисеевич получил официальные документы к очередному заседанию Президиума ЦК. В кабинете Байбакова раздался звонок кремлевской «вертушки».

– Байбаков, ты представил в ЦК вредительский документ? – не поздоровавшись, заорал Каганович. – В случае войны противник первым делом уничтожит нефтепромыслы и электростанции, железные дороги остановятся, и мы погибнем.

Голос его звенел от негодования. Несколько лет тому назад Байбакову после такого разноса – одна дорога на Лубянку. Теперь уже Николай Константинович чувствовал себя в безопасности и даже попытался возражать.

– Лазарь Моисеевич, но ведь и паровозы нуждаются в топливе, а шахты можно разрушить так же, как и нефтепромыслы, – урезонивал он собеседника, – выгоды от перехода на новые виды тяги очевидные, развитые страны давно отказались от паровозов.

– Я был и буду категорически против этой затеи! Вы еще ответите! – не унимался Каганович, и тут же, чуть сбавив тон, поинтересовался: – А кто вообще поручил тебе такое?

– Первый секретарь, – ответил Байбаков, не назвав фамилии.

– Почему мне не доложил? – допытывался Каганович.

– Не хотел вас затруднять, – почти нагло ответил Байбаков.

– Все! Я буду против! – в телефонной трубке раздался громкий треск, и наступила полная тишина. Видимо, Каганович треснул трубкой об стол.

Часа через два Байбакову позвонил отец.

– Хороший документ вы представили, товарищ Байбаков, – в голосе отца проскальзывали смешинки, видимо, Каганович и ему звонил. – Надеюсь, на завтрашнем Президиуме ЦК мы его утвердим. Только как следует подготовьтесь. Наверняка вам зададут немало вопросов.

Дальше отец начал интересоваться деталями. Перед тем как попрощаться, Байбаков рассказал о звонке Кагановича.

– Э-э, не обращайте внимания, – рассмеялся отец, – чего еще можно от него ожидать? Потому-то я просил все держать от него в секрете. Он развел бы склоку на всю Москву.