Реформатор после реформ: С.Ю. Витте и российское общество. 1906–1915 годы

Женитьба на еврейке служила в военное время достаточным основанием для подозрений в измене и коррупции, а потому Мясоедов и Витте были не единственными «обвиняемыми». К примеру, вологодский предводитель дворянства высказывал в частном письме свое мнение о местном губернаторе: «Настоящий губернатор – истинно русский, что и подчеркивает частенько, но женат на еврейке, которая за 20 лет замужества не в состоянии забыть, что она хайка. Ходят слухи, что к ее рукам уже прилипли разные пожертвования»[900].

В данном контексте был немаловажен и мотив денежного вознаграждения за измену, который применялся и в случае с Витте. Бывший редактор «Московских ведомостей» Л.А. Тихомиров записал в своем дневнике скандальные слухи вокруг имени покойного: «Объясняют их [Витте и его жены. – Э.С.] измену тем, что у них миллионы денег в Германии и могут быть конфискованы»[901]. По мнению подобной публики, человек, связанный с евреями и сочувствующий немцам, был способен на предательство из корыстных материальных интересов.

Все это вкупе позволяет выделить основные истоки формирования образа «внутреннего врага» в общественном сознании в военный период. Во-первых, это связь с немцами. Во-вторых, особое отношение к евреям в России, которые воспринимались как потенциально подозрительные, способные на предательство люди[902]. Наконец, далеко не однозначное восприятие капитализма в России, которое историк У. Фуллер называет одним из психологических истоков шпиономании во время войны[903]. А ведь для многих современников бурное развитие капиталистических отношений в стране было тесно связано с бывшим министром финансов.

Тема мировой войны и деятельности покойного Витте в связи с этими событиями стала предметом обсуждения и в немецких изданиях. Официозная «Berliner Tageblatt» назвала покойного графа «единственным сторонником мира в России», но при этом утверждала: «Витте не был другом Германии и хотел использовать ее, пока Россия не станет экономически независимой. Поэтому Германии нет оснований скорбеть о смерти Витте. Некоторые хотели бы видеть в нем будущего посредника при заключении мира. Такой мир, как Портсмутский, для Германии неприемлем»[904]. Журнал «Zukunft» также признавал: «Витте никогда не был другом Германии. Никто не возлагал на него в этом смысле надежд, так как он был слишком русским»[905]. Одним словом, и в немецкой печати признавалось, что желание Витте заключить мир было хорошо известно. Однако это не давало основания считать его сочувствующим Германии. Суждения же о германофильстве Витте, распространенные в России, обуславливались множеством факторов, и отношение сановника к текущей войне – лишь один из них.

Итак, на фигуре Витте причудливым образом замкнулись три важных составляющих образа «внутреннего врага»: мнимое германофильство, близость к еврейству, «миллионы» в немецких банках. Удивительно, что, как я уже говорила, в статьях, вышедших в один день в разных городах, можно обнаружить не просто сходную риторику, но и текстуальные совпадения. Разумеется, следует учесть, что существовали бюро прессы, которые рассылали статьи газетам-подписчикам, и те в свою очередь использовали их при написании собственных материалов. Многие заметки в провинциальной прессе могли быть основаны на таких циркулярных статьях или выдержках из публикаций крупных столичных изданий. Тем любопытнее, что перепечатывались и острые оппозиционные материалы. Кроме того, в приводимых оценках между «массовыми» и «качественными» изданиями нет принципиальных расхождений. Этот факт служит прекрасным доказательством устойчивости и распространенности подобных оценок.

Как мы видели, реакция на смерть Витте была обусловлена двумя факторами: репутацией сановника и конъюнктурой военного времени. Представители консервативных сил связали скоропостижную кончину Витте с «делом Мясоедова», стремясь рассеять ауру оппозиционности, возникшую вокруг смерти отставного сановника, и мобилизовать существовавшие в обществе фобии и антипатии.

Заключение

«…Повесить бы подлого Витте», –

Бормочет исправник сквозь сон.
За что же?!» – и голос сердитый
Мне буркнул: «Все он»…

Саша Черный. Кумысные вирши

[906]