Деньги всегда связаны с властью, и церковь оказалась менее могущественной в 1600 году, чем в 1500-м. Если ее моральная власть после реформ возросла, то политическая власть уменьшилась. Некоторые идеалисты могли подумать, что уменьшение политической власти необходимо для повышения морального авторитета. Подобные средневековые мыслители, которые приписывали грехи церкви ее устройству при Константине Великом, видели источник всех зол христианского мира в деньгах. Однако они вряд ли были бы довольны, если бы смогли увидеть последствия Реформации.
Вероучение, согласно которому короли правили благодаря божественному праву, стало общим основанием для любого использовавшего Библию. Широко обсуждалось, насколько далеко горожане могли оказывать сопротивление и восставать и при каких условиях король терял поддержку своих подданных, если его правление оказывалось тираническим.
Более привычным оказывалось положение, что «несть власти аще не от Бога», то есть светская власть — всегда от Господа. Становилось общей основой (также принятой среди некоторых небольших групп, анабаптистов и браунистов), что правитель обязан нести своим подданным мораль и религию. Как и в Средние века, полагалось, чтобы он утверждал и отстаивал веру, защищал священников, противостоял безнравственным и еретикам.
Должен ли был тот, кто защищал правду и исправлял ошибки, определять, что истинно и что ложно? Никто не задумывался об этом до Хоббса в середине XVIII века, соглашаясь с тем, что существовала основа истины в мире, которую государство получило из Библии и от церкви.
Однако протестантизм не мог полностью придерживаться мнения, что в установлении религии государство должно просто подчиняться церковным властям, папе или иерархии. Что касается иерархии, то когда ее сопоставляли с текстом Библии, то видели, что с ней следовало покончить. Только тогда не остается никакой возможности для проявления библейской истины, пока ее не примет само государство, противостоя угнетению в обличье от прошлых времен.
Когда Лютера спрашивали, как проявляется власть государства, он сравнивал ее с обязанностями соседей приносить ведра с водой и выливать их на горящий дом. Они не нуждаются ни в предписаниях, ни в разрешениях, они должны только видеть нужды и отправляться туда, где действительно способны оказать помощь.
Что касается идей суверенитета государства, то они исследовались политиками и теологами, и похоже, право церковных властей хватать людей без согласия светского сюзерена не допускалось.
Рим продолжал требовать, чтобы канонический закон и определившие его декреты папы и соборов распространялись на всех людей (скажем, если священник женился, то это считалось преступлением и подлежало светскому наказанию).
Кальвинисты продолжали требовать, чтобы законодательная власть в церкви осуществлялась ее деятелями и чтобы в обязанности светского суда входила реализация декретов консистории. Так, например, если консистория находила девушку виновной во внебрачной связи, то в обязанности светской власти входило ее наказание.
Однако даже в католических и кальвинистских странах правительства не могли принять столь категоричные притязания и стремились утвердить власть светского правительства. Католические короли Испании, Франции и Австрии в разной форме пытались законодательно ограничить пределы папской экспансии в своих странах.
Кальвинистским правительствам Женевы, Шотландии или Голландии пришлось, раньше или позже, ограничить законодательную силу декретов консистории. Не важно, откуда люди черпали свои идеи, из Виттенберга, Цюриха или Кентербери, но они отказывались признавать независимую власть консистории (или ее подобие, такое как собор духовенства в Англии) и придерживались мнения, что судебная власть исходит от светского сюзерена.
Давайте проясним, что имели в виду, когда отрицали независимость консистории в стране. Те, кто это делал, вовсе не заявляли, что церковные власти должны ограничиваться вопросами веры, обрядов или церковного ритуала. Они выступали против того, чтобы решения церковных властей получали силу закона без одобрения и декрета светского правителя. Они утверждали, что только светский правитель может издать закон, распространяющийся на всех людей.
Вероятно, церковная власть могла заявить, что антитринитаристских еретиков следует сжечь или что прелюбодеев полагается прогнать бичами по улицам. Сюзерен вовсе не склонялся к тому, чтобы сжигать или пороть. В равной степени он вовсе не собирался пользоваться советом духовника, прежде чем придать делу законодательный оборот. Он сам мог рассмотреть благосостояние и выгоду своих подданных, и никакая другая власть не могла отвлечь его от власти, данной Господом (особенно когда на кону оказывались самые торжественные истины христианской веры).