Реформы Ивана Грозного. (Очерки социально-экономической и политической истории России XVI в.)

О приказных людях и приказах говорит несколько раз «Домострой» Сильвестра, если не написанный, то во всяком случае скомпонованный и отредактированный в 50-е годы XVI в. Пребывание на «приказе» в 24 главе упоминается в одном ряду с управлением волостью и означает отнюдь не исполнение должности по центральному управлению, а службу где-то в дворцовом хозяйстве[1486]. Когда автор говорит о приказном человеке, то он рядом с ним называет дворецкого и ключника, т. е. других лиц дворцового аппарата[1487].

В царских «вопросах» 1550 г. упоминаются «кормленья, и всякие приказы, и за дьяки, и за подьячими, и за сытники, и за огневьщики, а за выимщики, и за городничими, а за иными приказными людьми»[1488]. «В приказе» были и дворецкие села у посельского[1489]. Из этих текстов видно, что «приказами» назывались всякие должности в центральных и местных ведомствах, а приказными людьми — их персонал. Ни о каких «приказах» в позднейшем смысле слова здесь непосредственно не говорится. В 50-х годах XVI в. термин «приказ» еще не применялся как название центрального ведомства какого-то одного определенного профиля.

Термин «приказ» и «приказные люди» несколько раз упоминаются в Судебнике 1550 г., что дало возможность И. И. Смирнову усмотреть «возросшее значение приказов и дьяков»[1490].

Разберем все случаи употребления этих терминов. В заголовке Судебника 1550 г. по сравнению с Судебником 1497 г. добавлено, что по этому законодательному кодексу нужно судить не только боярам и окольничим, но и «дворецким и казначеем и дьяком и всяким приказным людем, и по городом намесником, и по волостем волостелем, и тиуном и всяким судьям». Несомненно, перед нами яркое свидетельство (но сравнению с концом XV в.) возросшей роли дворца, казны и местных органов власти. Но термин «приказные люди» отнюдь нельзя прямо связывать с приказами как учреждениями: речь идет вообще о чиновной администрации центральных учреждений, а не обязательно о «приказной» в узком смысле этого слова.

В статье 7 Судебника 1550 г. говорится о том, как поступить, когда «х которому боярину или к дворецкому или х казначею или к дьяку придет жалобник его приказу». Именно эта статья дала основание полагать, что к 1550 г. «приказы уже определились»[1491] или что в Судебнике 1550 г. формулируется «принцип суда по приказам»[1492]. Ничего подобного, однако, в статье 7 нет: там речь идет о подсудности «жалобников» тем думным чинам и дьякам, которым они были подведомственны. Слово «приказ» в данном случае означало ведомство в самом широком смысле этого слова. В лучшем случае, следовательно, можно говорить о зарождении ведомственного суда, из которого разовьется позднее приказный суд, но и только.

В статье 72 Судебника 1550 г. говорится о дворецких, казначеях и дьяках, «у кого будут которые городы в приказе». Эта статья, несомненно, имеет в виду большой и областные дворцы и быть может кормленых дьяков, осуществлявших контроль над наместниками. Слова «в приказе» означают и здесь «подведомственны» и больше ничего. Территориальный характер «суда по приказам», на который обратил внимание И. И. Смирнов[1493], является уже пережитком кормлено-путной системы, постепенно заменявшейся приказно-ведомственной. Такое толкование статьи 72 находит полное подтверждение в актовом материале[1494]. В грамоте Ивана Грозного 1543 г. упоминается один «боярин введеной, у которого будет матери моей в[еликой] княгини дворец в приказе»[1495]. Речь идет не о приказе, а о дворце, подведомственном боярину.

Таким образом, Судебник Ивана IV не дает никаких данных для утверждения об оформлении приказной системы к 1550 г.

Вместе с тем, несомненно, в Судебнике 1550 г. многочисленны явные следы роста дьяческого аппарата Боярской думы, дворца и казны, от которых начинают отпочковываться первые «избы», т. е. будущие приказы.

Судебник 1550 г. главным образом интересуется вопросами организации судопроизводства в центральных ведомствах.

Статьею 7 правительство пыталось как-то ограничить судебную волокиту, предписывая боярину или кому-либо из дворцовых ведомств под угрозой «опалы» не отсылать жалобщиков «своего приказу», а давать им управу. В случае спорности дела оно могло быть передано только царю.

С другой стороны, ложные обвинения должностных лиц центрального аппарата да и вообще челобитные «не по делу» наказывались тюремным заключением (статьи 6, 7). Правительство этими мероприятиями стремилось воспрепятствовать потоку челобитных и охранить от них свою центральную администрацию, в том числе Боярскую думу.

Неправосудные действия и взимание «посулов» боярином, дворецким, казначеем, дьяком должны были караться весьма строго: виновный должен был возместить «исцов иск», заплатить судебные пошлины (в тройном размере против обычного). Сверх того, он должен был нести наказание («пеню»), размер которого определялся царем («что государь укажет»), вероятно, в связи с характером самого правонарушения (статья 3).