Регионы Российской империи: идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография

По размаху московская церемония была вполне столичной[190]. Гроб с телом императора был доставлен к границе города, а затем провезен «по большой Пятницкой улице, через Москворецкий мост, мимо Лобного места, через Спасские ворота к Архангельскому собору»[191], усыпальнице Рюриковичей и Романовых в Кремле[192]. За гробом императора шел весь город – от дворян и чиновников до мещан и студентов; здесь впервые появилось «шествие земель», выстроенное в полном соответствии с императорским титулом Александра I, – от Москвы, Киева, Владимира и Новгорода до Казани, Астрахани, Польши, Сибири и, наконец, Ольденбурга[193].

Московское шествие сословий и учреждений (располагавшееся между шествием земель и секцией с орденами и регалиями) состояло из представителей как типичных для российских регионов структур, так и учреждений, эквивалента которым на территории, через которую проезжал Печальный кортеж, не существовало (например, Горное правление, Московская контора Коммерческого банка, Комиссия сооружения храма Христа Спасителя и др.). Интересно, что в московском описании не было обозначено специальное место для представителей дворянского сословия: очевидно, по мнению властей, московское шествие и составляли главным образом дворяне, потому отдельного сегмента в шествии для них запланировано не было[194]. Именно в этом действе впервые появились ямщики, открывавшие в древней столице шествие за гробом[195]. После Москвы ямщики стали неотъемлемой частью шествий в крупных городах, появившись, в частности, в Новгороде[196]. В целом очевидно, что по мере приближения к столичному региону петербургская Печальная комиссия стремилась прописать образ власти все более и более подробно. Значение приобретали позиции, не фиксировавшиеся на региональном уровне, такие как указание на обширность и одновременно связанность территории империи.

ФОРМЫ КОЛЛЕКТИВНОСТИ И БОРЬБА ЗА СИМВОЛИЧЕСКИЙ КАПИТАЛ

Рассмотрение того, как местные власти решали вопросы применительно к выстраиванию иерархической вертикали путем наложения друг на друга разных социальных полей, позволяет обнаружить формы коллективности, складывавшиеся в рамках (или даже помимо) традиционного сословного и конфессионального единства. Эта же перспектива дает возможность увидеть в действии формы продвижения конкретных людей или групп.

Предсказуемо самыми легкими оказались для региональной администрации вопросы, связанные с обозначением места дворянского сословия. Здесь повсеместно ставка делалась на указание высокого статуса и сословное единство. Так, например, губернские власти не испытывали сложностей с определением того, как следовало соположить социальное и территориальное. Вопрос о том, где в шествии должны были размещаться уездные предводители дворянства – в уездной или в губернской части, был решен везде одинаково в пользу второй установки[197]. Дежурства у гроба монарха повсеместно организовывались с опорой на принцип дворянской солидарности. Мы не найдем в источниках случаи разделения свиты и местных дворян: представители княжеских, графских, баронских и просто известных дворянских родов шли в шествии или дежурили ночью у гроба покойного Александра I рядом с потомками куда менее именитых фамилий. Так, Волконские, Голицыны, Строгановы, Тютчевы и Загряжские оказывались рядом с Дренякиными, Кокошкиными, Чепынниковыми, Кологривовыми и Шкуриными, а офицеры лейб-гвардии – вместе с чинами, например, Чугуевского уланского или Рыльского пехотного полков[198].

Попытки сформировать среду социальной солидарности в контексте прощания с покойным монархом можно отметить и применительно к представителям других социальных слоев и страт. Описания региональных шествий достаточно часто указывали на приезжих (как правило, дворян, офицеров или купцов), которым было позволено войти в процессию. Так, в Харькове к церемонии присоединились «посторонние» (не проживающие на указанной территории) священники и «приезжие» офицеры[199], в Орле – оказавшиеся в это время в городе священники других епархий[200], а в Изюме – «иногородное купечество»[201].

Аналогичные установки можно заметить и применительно к низшим социальным слоям. Описания шествий многократно фиксировали, что «народ отпрягал лошадей и вез [колесницу с гробом Александра I] на себе»[202]. Материалы, направлявшиеся императору, именовали таких людей не крестьянами или кантонистами, кем они в большинстве своем были, а «гражданами» или «жителями»[203], встраивая их таким образом в общественную среду, осмысленную как нечто цельное. Примечательно в отношении форм коллективности и решение курского дворянства дать после проводов монаршего кортежа обед для бедных на 1000 человек. Источники отдельно оговаривают, что эта «услуга для них (бедных. – Прим. авт.) исполнилась самим дворянством, губернским и уездным предводителями и губернатором»[204].