Однако именно неочевидные позиции, отличавшие то или иное губернское или уездное шествие от церемонии, организованной соседями, составляли уникальный образ территории, который предъявлялся новому монарху. Так, в Харькове заметную роль в процессии сыграли представители Харьковского университета и учебного округа, а также члены советов Института благородных девиц и кадетского корпуса[174]
. В описании процессии, которая прошла в Курске, были отдельно упомянуты акушер и оператор (хирург)[175], а в Серпухове – «два строителя монастырей Давидовский и Белопесоцкий»[176]. Все это имело целью показать Николаю I, что в его империи Харьков представлял собой крупный университетский город, центр воспитания и обучения молодого поколения, Курск был образцом попечения о здоровье и росте числа жителей, а уездный Серпухов являлся активно развивающимся православным центром.Еще одной стороной, вовлеченной в выстраивание региональных шествий за гробом императора Александра I, стала свита монарха – приближенные императора, сопровождавшие Печальный кортеж. Сложно сказать, где именно проходила граница их влияния на формирование структуры шествия в той или иной губернии, но, судя по всему, члены свиты вполне осознавали, что в регионах империи существовали свои (в том числе и скрытые от постороннего наблюдателя) социальные иерархии и/или отличающиеся от столичных представления и вкусы.
Необходимость иметь дело с уже сформированными на местах позициями вызывала у петербуржцев самые разные реакции и впечатления. Так, находившийся «при гробе» Н. И. Шениг с удивлением констатировал, что в Харькове «губернатор Муратов сделал было в соборе катафалк, но молодой граф Орлов уверил его, что это не нужно; тот велел снять его, и гроб должны были поставить на пол»[177]
. Этот случай неприятно поразил приближенных Александра. Свита монарха, напротив, была тронута зрелищем, ожидавшим их в Курске. Здесь попечениями губернатора и его жены в соборе был устроен роскошный катафалк, который украшали слова «Наш Ангел на небесах!»[178]. Тверь впечатлила сопровождавших тело монарха не меньше: в соборе они обнаружили великолепный катафалк с балдахином в виде шатра с надписью «Он с горние зрит на нас»[179].Показательно, что свита Александра I не считала возможным вмешиваться в местные конфликты или настаивать на том или ином варианте оформления церемонии. Например, в Харькове приближенные покойного монарха не приняли никакого участия в развернувшемся на их глазах столкновении губернского предводителя дворянства и членов совета Института благородных девиц и кадетского корпуса[180]
, споривших относительно старшинства в процессии. Очевидно, петербуржцы также сочли излишним препятствовать действиям курского губернатора, который, вопреки обыкновению, определил асессорами при генерал-майоре, выносившем орден Святого Георгия, статских чиновников[181].Вместе с тем члены свиты, спокойно воспринимавшие местное распределение ролей и мест в иерархии, выстраивающейся вокруг гроба, активно противодействовали покушениям на их собственный статус. Например, в Новгороде они оказали решительное сопротивление генералу А. А. Аракчееву, который вознамерился встать на колесницу у гроба монарха, оттеснив императорских флигель-адъютантов[182]
.В отличие от возвращавшейся из Таганрога свиты покойного монарха, столичная Печальная комиссия, особенно после восстановления порядка в Петербурге, пыталась воздействовать на региональные шествия по возможности системно. Так, в Северной столице отвергли идею князя П. М. Волконского, предлагавшего доставить останки императора в столицу, двигаясь максимально коротким путем – через Смоленск[183]
. Члены комиссии, стремившиеся создать образ страны, провожающей в последний путь своего монарха, отправили кортеж «большим трактом» через Москву, древнюю столицу, которая в дискурсе власти отвечала за легитимность.Московская часть действа подверглась серьезной регламентации[184]
, став своего рода прологом к петербургскому действу. Здесь в шествии появились герольды, церемониймейстеры, а также участвовавшие позднее в петербургском действе радостный (золотой) и печальный латники[185]. Для оформления церемонии из московской Оружейной палаты были взяты царские шапки, а из Петербурга доставлена императорская корона и 11 орденов Александра I. Москвичей также снабдили знаменами, гербами на попоны лошадей, жезлами, плащами, шляпами и многим другим[186]. Шествие за гробом монарха в древней столице было подробно описано в печатном церемониале[187] и нашло свое визуальное воплощение в литографиях[188]. В отличие от региональных шествий, расходы на его проведение (более 98 тысяч рублей) не были возложены на местное дворянство, как это делалось в других губерниях, а оплачены из государственной казны[189].