Регионы Российской империи: идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография

Следует также отметить, что 23 апреля 1870 года, то есть за три дня до подачи милютинской записки, Александр II утвердил «Положение об обеспечении генералов, штаб и обер-офицеров и классных чиновников Донского войска». Документ вступал в силу «со дня обнародования», приуроченного к 300-летнему юбилею войска, и, как мы уже отмечали, был зачитан новым войсковым наказным атаманом М. И. Чертковым утром 21 мая 1870 года. Согласно положению, срочные участки поступали в полную и потомственную собственность их владельцам без выкупа. Это был, пожалуй, главный монарший «подарок» к юбилею, временно закрывающий земельный вопрос на Дону, дискуссии по которому шли с начала 1860‐х. Думается, что не только Д. А. Милютин, имевший исчерпывающую информацию по данному делу, но и многие представители центральной власти, местной администрации и донского дворянства отлично понимали, что с принятием данного положения принцип «общей нераздельной войсковой собственности на землю» как важный элемент казачьего особого уклада явно вступал в противоречие с действительностью. Таким образом, предлагаемое название «Область войска Донского» лучше отражало складывающийся донской административный и социально-экономический порядок и, как нам представляется, более точно соответствовало дескриптивной (описательной) функции нового топонима (хоронима) на карте Российской империи.

Между тем, по нашему мнению, в переименовании просматривается и «политический» подтекст. Прежде всего обращает на себя внимание бюрократическая непроработанность предложения Д. А. Милютина о смене названия с привязкой к проекту реформы, который, как оказалось, уже приобрел форму закона. Это говорит о возможной спонтанности в принятии решения о переименовании и личной заинтересованности Д. А. Милютина. Также совершенно очевидно, что своеобразное «растворение» вопроса о получении нового названия в указе о реформе местного органа власти было намеренным приемом – для того чтобы «не издавать по этому предмету особого законодательного акта» (а именно так, напомним, говорилось в записке).

Нежелание военного министра осуществить переименование с помощью отдельного закона объясняется тем, что Д. А. Милютин и, вероятно, его ближайший помощник в казачьих делах начальник Управления иррегулярных войск Н. И. Карлгоф предполагали, что для части донского казачества открытое, не завуалированное переименование будет иметь негативный символический смысл и породит непредсказуемую реакцию. Фактов, которые прямо свидетельствовали бы об этом, у нас нет. Источников, которые бы указывали на факты активного обсуждения этой темы в обществе, на страницах периодической печати с 1870 года и вплоть до конца XIX века мы не обнаружили.

Вместе с тем показательно, что Н. И. Карлгоф еще в начале 1870 года высказывал опасение, что планируемую смену названия станичного «сбора» на «сход» (название низового крестьянского органа управления в империи) в готовившемся новом «Положении об общественном (станичном) управлении в казачьих войсках» донские казаки встретят «несочувственно» из‐за сравнения с податным населением. В связи с этим Н. И. Карлгоф потребовал максимально ускорить подготовку реформы, для того чтобы специально приурочить ее к 300-летнему юбилею, что и было сделано[396]. Сам Д. А. Милютин был хорошо знаком с многочисленными примерами «неправильной» с точки зрения власти интерпретацией тех или иных правительственных распоряжений отдельными казачьими представителями[397]. Через некоторое время после состоявшегося переименования в одном из писем, посвященных ходу подготовки реформы казачьей военной службы, Д. А. Милютин упомянет о наличии на Дону «лиц, относящихся весьма недружелюбно ко всяким изменениям старых порядков». Министр, конечно, верил в успех нового преобразования, но при условии «соединенных усилий Военного министерства и местных деятелей, посредством возможных компромиссов как с той, так и с другой стороны»[398]. Обращает на себя внимание и то, что экономические интересы потенциальных критиков переименования – владельцев срочных участков земли, «среднего класса» донского казачества – оказались очень вовремя удовлетворены властью.