Рейс туда и обратно

Вот и доктор полез. Уселся посреди «пузырей». Свесившись над водой, Дмитрич опустил ему на колени мешок с двумя коробками кинофильма и второй мешок — с сигаретами. Доктор повозился, устраиваясь удобнее, и что-то крикнул, но ветер унес его слова. «Пузыри» взлетали на гребни волн, и хорошо была видна скорчившаяся фигура доктора, он руками прижимал к себе мешки. В следующий момент плотик проваливался среди волн, трос ослабевал — не оборвался ли?.. Да нет же, вот снова натянулся!

Корпус танкера уже не прикрывал плотик от ветра и волн, «пузыри» плясали и взметывались в волнах, как бешеные, потоки воды обрушивались на доктора, и в какой-то из моментов Русов вновь подумал, что напрасно не послушался опытного Степана Федоровича Волошина, разрешил доктору идти на траулер, но где же плотик?! Русов выхватил из ящика бинокль, выскочил на крыло мостика: плотик прыгал в волнах возле борта «Коряка». «Да тяните же его живее! — думал Русов. — Да что же вы там мешкаете?» Так они еще бросательный конец доктору не подали, а плотик сносит, не затянуло бы под корму. Сырой снег лепился на лицо, холодные струйки стекали за воротник... Вот наконец-то выброску метнули с «Коряка». Прямо на доктора! Ага, правильно, чуть подвернули траулер к ветру, прикрыли плотик корпусом судна. Карабкается уже док на траулер... Ну и холодина, просифонило всего! И он нырнул в ходовую рубку.

— «Коряк», «Коряк», приняли доктора? — спросил в трубку радиотелефона Куликов. — Все в порядке?

— Приняли доктора, приняли, — озабоченно отозвался траулер. — Вот только личико он себе немного поцарапал, да.

— Кино и сигареты не подмокли?

— Все тут в порядке. Сейчас грузим вам свою киноху и рыбу. Пять ящиков. А вы подавайте шланг, да?

— Хорошо, «Коряк». Следите за скоростью, а то на такой волне и концы и шланг порвем. — Куликов взглянул на Русова, тот отрицательно помотал головой, мол, «мне добавить нечего». И Куликов закончил переговоры: — За скоростенкой поглядывайте!

— Я в корму. Погляжу, что там, — сказал Русов.

Однако прежде чем отправиться в корму, Русов спустился к себе в каюту, как тут хорошо, тепло!.. Медля, так не хотелось вылезать на холод, он выволок из рундука чемодан и достал мягкий, легкий свитер, от которого исходил чуть приметный запах: Нинка держала в платяном шкафу флакончик болгарского розового масла. Русов прижал свитер к лицу, постоял так немного, вздохнул и, надев свитер, заспешил из каюты. Плясал в волнах, приближался к танкеру плотик с кинофильмами и рыбой, боцман Дмитрич с двумя матросами подтягивали его за обледенелый трос. Слышалось постукивание металла о металл. Корма то взметывалась вверх и голова наливалась свинцом, то уходила из-под ног, и к горлу подступал тошнотный ком. Кот Тимоха, похожий на бугорок снега, сидел на лебедке, щурил желтые плутоватые глаза; Раздражая всех; бродил свободный от вахты матрос Валька Серегин, судовой общественный инспектор охраны природы. Желчный и въедливый, непоколебимый и неустрашимый в своей борьбе за природу, он почти после каждой бункеровки приносил Русову акты: как бы ни осторожно работали механики, все ж какое-то количество топлива попадало за борт.

— Ты что, прокладку получше поставить не можешь? — вскричал, завидя Русова, Серегин. — Ведь опять солярка в океан потечет!

— Старпом! Уберите посторонних с кормы, — заорал один из механиков, Петя Алексанов, высокий, угловатый парень, и взмахнул громадным ключом, именуемым у механиков «крокодилом». — Всю душу, гад, выел.

— Это я выел? — взвился Серегин. — Вот из-за таких, как ты, растяп, скоро весь океан в помойку превратится. Старпом, поглядите, какую он прокладку на фланец ставит: старую!!

— Алексанов, поставьте новую прокладку! — крикнул Русов. Ветер так выл, что нормальным голосом уже говорить было нельзя.

— Чтоб ты провалился... любитель жуков и бабочек! — возопил Алексанов, но тут же вынул из кармана комбинезона новую прокладку и стал прилаживать ее на фланец.

Набирает мощь проклятая «Элла». Чертыхаясь, поторапливая друг друга, тяжко ворочаются на пляшущей под ногами корме матросы и механики. Майнают за борт тяжелый, каменно крепкий от холода шланг. И слышно порой, как кричат матросы на траулере: «А ну... еще! Взя...а-ли!» Тянут шланг. Как все медленно делается, текут минуты, текут... Но вот уже и шланг почти весь за бортом. Только бы не лопнул трос, за который его тянут на траулер...

— Чиф, с «Коряка» передали, шланг приняли, подсоединили, — послышался из динамика голос Куликова. — И доктор приступил к операции. Чиф, топливо пошло, слышите? Пошло топливо!

— Хорошо. И я пойду. В рубку, — сказал сам себе Русов. Траулер страшно дернулся, два буксирных троса и шланг выскочили из воды и натянулись втугую, загудели, как три гигантских басовых струны. И опали в воду, разрубили волны. — Боцман, оставьте тут кого-нибудь поглядывать за тросами и шлангам.

— Иди, Коля, погрейся, милый, — сказал Дмитрич. Он надел тулуп, сел в закрытом от ветра закутке, и кот Тимоха прыгнул ему на колени. — Сам послежу. А ребятишки пускай погреются.