Река

«В нас, как в капле воды, повторяется все, что было в людях, живших здесь в прошлые века», — рассуждал он, но это уже были мысли не о гибели жены. Надо было думать о том, как жить дальше, о работе, о кузне, которая была на этом свете его жизнью.

Вечером Амброж вышел из кузни и опустился на порог. Вдыхал в сумраке осенний терпкий воздух и чувствовал себя обманутым, потерянным и одиноким. Откуда-то тянуло картофельной ботвой, с откоса доносилось треньканье коровьих колокольчиков. Почти у самых его ног текла река. Приятно глядеть и слушать. Река словно бы ластилась к нему, втиралась в друзья своим вкрадчивым веселым говорком. В ее спокойной глади отразилась верткая тень ночной птицы, отправлявшейся с чердака на свою еженощную охоту.

Амброж сиживал здесь и раньше, ожидая дочь с работы. Рвущий уши рев автобуса, который привозил ее из города, был одним из тех звуков, что силой вторглись в долину. Амброжа угнетали перемены, связанные с появлением этого автобуса. Конец войны раскидал по лесам и вдоль тихих дорог столько металла, что, казалось, только успевай обрабатывать. Спрос на топоры, мотыги и лемехи к плугам поначалу был неиссякаем. Если б огонь в горне не угасал и по ночам, то удары кузнечного молота все равно не успевали бы превращать военную сталь в необходимые крестьянину орудия труда. «Вот удивился бы отец, если б жил сегодня», — подумал Амброж с улыбкой — в памяти всплыли отцовские рассуждения о будущем, которое, «попомнишь мое слово, сынок», раз и навсегда принесет людям облегчение. «Уже началось, отец! Пришел конец власти мельника и чванству богатых мужиков. Вот только автобус возит крестьян из нашего бедного края на работу в город. А музыка и речи, которые сейчас, в этот тихий вечер, доносятся из тарелок громкоговорителей, развешанных над домами по всей деревне, да и просто разговоры и толки тоже не сулят кузне ничего доброго».

Рычание мотора покатилось вниз, в долину, но, достигнув деревенской площади, захлебнувшись, умолкло. Вскоре появилась Яна. Они поздоровались, вошли в кухню, каждый отягощенный будничными заботами нынешнего дня.

Когда после ужина стол уже был чисто убран, Амброж сел сворачивать свою обычную цигарку. Пальцы послушны и чувствительны, но почему-то беспокойны. Закурив, он долго растирал кисти рук, пытался отогнать от себя мысли, которые, хотел он того или не хотел, приводили его к убеждению, что перемены, увы, коснутся всех. Прогресс неумолим! Добро требует жертв… «Так ведь я уже пожертвовал куда как многим. Потерял жену. Почему же я должен потерять еще и работу?»

И, сам того не замечая, он озадаченно мотнул головой, признав все-таки, что утрата близких совсем иная жертва, нежели потеря имущества или работы.

— Меня считают лучшей в мастерской, — радостно сообщила Яна.

— Вот бы мама обрадовалась, — с трудом выдавил Амброж. Заставив себя произнести эти слова, он сам растрогался. Амброж смотрел на дочь и видел, до чего же Яна каждым движением, каждым жестом напоминает мать. Анна приучала девочку к труду, сызмальства учила шить, как будто наперед знала, что однажды в их деревне появится автобус, а в городе построят фабрику и девчата, такие, как наша Яна, будут ездить туда и шить рубахи. Кабы только молодежь. Но ведь и взрослые мужики ездят работать в город, на фабрику. Отработают свою смену, да еще остается время посудачить, какие бы это новшества завести в деревне. Им хорошо болтать! Избавились от хозяйства. Побили птицу, порезали коз, а поля бросили на произвол судьбы. Какой же это прогресс!

— А что, если тебя погонят в кооператив[1]? — спросила Яна, словно угадав, где бродят отцовские мысли.

— У меня ведь нету земли, — пожал плечами Амброж, и опять ему показалось странным, что вот настали времена, когда быть безземельным выгодней, чем наоборот…

За окнами шумела река, иногда налетал порывистый ветер и скидывал с деревьев пожелтевшие листья. И, как всегда, с улицы в дом врывался окружающий мир, и невозможно было захлопнуть перед ним окна и двери, словно это настигала вездесущая небесная кара. Этот мир жил в них обоих. И явственней всего они ощущали его по вечерам.

Утром, как и прежде, все снова пришло в норму и стало казаться неопасным. Амброж раскалил в горне здоровенный кусок угля, проложил железом и отправился на берег побеседовать с рекой. Надо было поднять щиты и попросить ее помощи. Река крутила водяное колесо и приводила в действие молот, под тяжкие удары которого Амброж подсовывал, поворачивая с боку на бок то одной стороной, то другой добела раскаленный, оживший кусок металла, повторяя в миниатюре процесс сотворения мира и всего того, что рождается в огне. А потом шипение воды в широкой лохани и чудо созидания в пламени, сопровождаемое гейзером искр. Словно новоявленное творение льет огненные слезы, навсегда пробуждает в себе душу живу. И все! Конец! На кучу готовых изделий падает еще одно. Теперь уже без признаков жизни, холодное, оно будет служить определенной цели…