Река

Задув лампу, Амброж улегся как был, не раздеваясь, на лавку. В душе он молил жену услышать его и понять. Благодарил и просил простить. «Я не был тебе верен, Анна, но всегда старался не причинить боли. Прости мне мысли, что родились так неожиданно, именно сейчас, в такой момент! Никто из нас не повинен в том, что Роза была у меня первой…»

Проснулся он на рассвете. Вышел из дому. Превозмогши себя, глянул на реку. «Мне придется смириться с ней, ведь и дальше мы будем жить рядом».

Ночная птица бесшумно возвращалась через слуховое окно на свой чердак.

Амброж, взяв багор, снова двинулся по берегу. Река опять превратилась в кроткого барашка, покрывшись мелкими кудрями ряби. Он шел, не сводя с воды глаз. От Анны ни следа.

Амброж побрел обратно к кузне. Над рекой, вызывая у него ярость, с ехидным и насмешливым хохотом кружили стаи чаек. Их веселье напомнило ему наконец о спящей дочери. Ребенком она тоже громко смеялась.

Он отшвырнул ненужный больше багор и вошел в дом.

Тела Анны не нашли и к осени. Река играла в низине всеми цветами своих берегов; длинными предвечерними тенями на нее опускались траурные звуки колокола. Звон с церковки, стоящей на холме, на уступе, где кроме нее смогли уместиться еще две липы да погост с десятком-другим могил. Расположенная на высоком взгорке, она не боялась и самых разнузданных разливов реки. «Служители церкви были предусмотрительней, нежели первые поселенцы низины. Впрочем, где же людям еще оставалось селиться? Ведь река для них означала жизнь», — думал Амброж, растревоженный мыслями и сомнениями. Позади остались символическое погребение и заупокойный молебен, на котором только и разговоров было, что о смерти.

На обратном пути они с Яной замыкали процессию. Медленно тащились вслед за одетыми в траур односельчанами, разбредающимися по извилистой дороге вниз к деревне.

Люди участливо пожали им на прощание руки и оставили наедине с открывшейся их взглядам излучиной реки. Слова были скупыми. Да и что говорить? На это было время. Намного больше положенных трех дней перед похоронами, чтобы успеть свыкнуться со смертью. Да разве с этим свыкнешься! Амброж всем своим нутром ощущал, что Яна, все отводящая глаза от реки, думает о том же.

А реке хоть бы что. Река, этот волк в овечьей шкуре, бесстыдно бежала дальше, мимо кузни, резво мчалась, не зная за собой никакой вины, не сознавая своего греха. И все-таки с ней придется ладить!

Амброж и Яна спустились к подножию косогора, Амброж придержал шаг и ткнул рукой в сторону грубо отесанного валуна. На камне была вырублена отметина и дата: 1878 год — самое страшное в этих местах наводнение. Вот куда добирались воды. А в двадцатом веке река тоже взберется на такую высоту? Сейчас середина столетия, и у нее еще полвека впереди! Яна понимающе кивнула головой. И ей показалось странным, что мать погибла в год, когда река еще притворяется кроткой и старается рядиться в овечью шкуру.

— Ты обо мне не беспокойся, дочка!

— Но что ты будешь делать один? — озабоченно спросила Яна.

— Живи себе спокойно своей жизнью, ни о чем не тревожься! — успокаивающе ответил Амброж.

«Зачем девчонке постоянно иметь реку перед глазами! Я — другое дело. Я не потеряю к реке уважения. Она — мой соперник, но и моя кормилица. Не больно-то подходящее время для еретических мыслей, но с детства я с большим уважением относился к этому камню, который утверждает власть и славу реки, чем к церкви, поставленной в безопасном месте. К церкви, тоже утверждающей надо всем свою власть.

— Говорят, кузню закроют, — сказала Яна полувопросительно.

Слова эти прервали ход его размышлений — он проводил воображаемую прямую от зарубки на камне до косогора за рекой. Лишь несколько высоких крыш поднималось в тот паводок над водой. От остальных домов, выходит дело, торчали лишь трубы. Какой же это был кошмар! Впрочем, неизвестно, сколько людей погибло в то наводнение. Может, никто. На надгробьях этот год не значится. Так ведь люди могут уйти от смерти, если видят, что зверь ощерил зубы и выпустил когти. Били волны, бешено мчалась вода, исходя лаем, как собака, которой не дано укусить. Самое страшное — это тихое коварство. Будь то человека или стихии…

— Пока что кузня нас кормит, — произнес он твердо и опустил тяжелую руку на плечо дочери. Столь необычное проявление чувств длилось недолго.

Они потихоньку двинулись дальше, в сторону кузни.

Настоящих похорон у Анны не было, но и этот траурный обряд принес жителям низины облегчение. И, хотя до той минуты никто и не подумал усомниться в гибели несчастной женщины, только собравшись вместе, попросив у бога вечного упокоя ее душе, они с ее смертью как бы смирились. Теперь остальные могут спокойно жить дальше. И Амброж точно так же все это воспринял, не отдавая себе отчета, что просто поддался извечной потребности человека в магии торжественного обряда, уводящего от раздумий над мучительными вопросами бытия, рождения и смерти.