Река

— Сам знаешь, как было дело. — Амброж медленно поднялся с лавки. Нахлобучивая шапку, покачнулся, изображения святых на стенке заплясали. Принудил себя поблагодарить хозяина, хотя в душе кипело раздражение и против него, и против его отца. Здесь, под этой крышей, он кормил-поил сильных мира сего, тех, от кого зависела судьба низины. Вот она, судьба, на которую мы потом валим что ни попадя!

Они вышли во двор. Воды уже не было, она схлынула. Вода приходит быстро и так же быстро уходит. Амброж ободряюще махнул рукой собаке — спускайся, мол, со своей конуры. За изгородью ревела река. Вокруг горящего фонаря мельтешили ночные бабочки.

Амброж попрощался с мельником, схватил багор и выбрался на раскисшую дорогу. Он злился на себя за то, что переступил порог мельницы. Много лет он не был здесь.

— Хотел, чтобы мне полегчало, или посмеялся над моей бедой? А я хлестал его ром! Почему не побежал домой?

На душе и в голове было пусто.

Остановившись, Амброж обернулся и поглядел на виднеющуюся в темноте мельницу. Свет из-под сгрудившихся крыш подчеркивал массивность строения. «Неужели кто-нибудь осмелится поднять руку на такую крепость? Все говорят «да», но я в это не верю. Всем будет хорошо! Не будет ни господ, ни бедняков! Но кто совершит такое, если бог не поможет, а человек не всемогущ? Правильно говорит мельник — даром ничего не дается. А почему он должен давать? Он-то почему…» Амброж опирался на багор и ощущал себя маленьким и слабым. Опустил глаза, стараясь справиться с собой, не вглядываться во мглу, где бесконечно возникал образ жены и слышался ее вопль, отчаянная мольба о помощи. Он тщетно пытался припомнить, не пропустил ли ее криков. Амброж стоял в грязи, широко расставив ноги, и думал, как же он будет жить. Сейчас в нем все притупилось, в голове бесконечной чередой мелькали видения. «Уж не схожу ли я с ума! Случается и такое, если ты не в силах чего-то понять!..»

В темноте слышался плеск воды. Амброж добрался до околицы, до первого дома, мимо которого нынешней ночью ему придется идти, ведь по реке к кузне не пробраться. Берега не было. Всюду вода, вода…

Вацлав Матлоха, не дожидаясь утра, вычерпывал ведром воду из затопленного хлева. В хлеву стояли две козы. Животные с любопытством следили за его работой, и их белые морды в слабом, неверном свете казались бесовскими. Козы почуяли Амброжа прежде, чем его заметил хозяин.

— Это ты, Амброж?

— Да, я. — Амброж прислонился к хлипкой изгороди и стоял, не спуская глаз с козьих морд, с любопытством и как будто даже с участием выглядывающих из дверей хлева.

— Теперь-то чего искать? Шел бы ты домой!

— Иду, Вацлав, иду!

— Проклятая река! — крикнул Вацлав, отшвыривая ногой зазвеневшее ведро.

Этот раздраженный жест своеобразно выражал сочувствие Матлохи его горю. Ему и самому наводнение радости не доставило. Не бог весть какие луга, но кое-как кормят его. А теперь все сено осталось под водой.

— Одному богу известно, какая еще уродится трава! — вздохнул Матлоха.

— Откуда нам знать, Вацлав, что будет… — бросил неопределенно Амброж.

— Чему быть, того не миновать. А жить надо!

— А как? — буркнул Амброж, не дожидаясь ответа, скорее так, для себя, и растаял со своим длинным багром во мгле. Сейчас им с Матлохой друг друга не понять. «Людям кажется, будто весь мир теперь опротивел мне из-за того, что с моей женой такая стряслась беда. Что и говорить — горе! А дальше будет еще хуже. Но ведь нельзя же во всем винить реку».

Справа сквозь тьму мчалась уже утихающая вода. Река возвращалась в свое русло, испокон веку пересекающее низину. Какая красавица! Кроткий ягненок, которого так и хочется приласкать! Добрая, играющая бликами света. Такой она когда-то привлекла к себе первых поселенцев, заложивших Брудек. Амброж узнавал темные силуэты домов. Самому не понять — он видит их или просто знает по памяти, где чей.

Сегодня жители деревни засыпали с трудом. «Не больно-то удачно начинается новая жизнь, — подумал Амброж с укоризной, мысленно обращаясь к тем, кто с прошлого февраля встал во главе этой, насквозь сейчас промокшей, несчастной деревни. — Что изменилось? Мельника и двух зажиточных мужиков выбросили из местной управы. Это, сказали те, новые, только начало. Как бы нынешнее наводнение не стало знамением будущего! Патера и Трояк — стоящие мужики, им бы я поверил, но не Кришпину. Этот поспешил переметнуться, а ведь никто никогда не видал, чтобы он сделал хоть одно толковое дело. Во время войны был дорожным рабочим, побывал в рейхе, туда многих угоняли, да только Кришпин вернулся, как говорится, на коне. На многие годы к нему прилипла кличка «сенатор», потому что был он скупщиком сена. Откликался на «сенатора», а теперь ворочает делами в сельском совете, в канцелярии. Ха, товарищ «сенатор»! Сегодня у всех хватило дел со своими домами, но только он, один-единственный, не взялся за багор и не кинулся на поиски Анны».