Река

— Ох, товарищ сенатор, и что ты можешь знать о нуждах сельского хозяйства в железном инвентаре!

— Брось! Твое дело — труба, — заявил с превосходством Кришпин, мелкими шажками пританцовывая вокруг кузнеца.

Амброж двинулся к двери. И уже с порога, кивнув тому, кто сидел в грузовичке, крикнул:

— Может, и труба, но с тобой мне так и так не по пути!

— Это мы еще поглядим!

— И не думай и не жди! — гневно рявкнул Амброж, опуская сумку с продуктами за борт машины.

— А куда ты денешься! Деваться-то тебе некуда!

Амброж деланно захохотал, но смех этот не принес ему облегчения. Его трясло от бешенства, он заорал:

— Один раз ты мне уже такое говорил, Кришпин! Вспомни-ка, во время войны!

Кришпин взвизгнул:

— Ты это сюда не приплетай!

— Тогда ты хотел, чтобы я в кузне на немцев вкалывал. Но я не такой дурак, не стал тебя слушаться! Не то что покойный корзиночник Бенда!

— Ну и что? — с вызовом спросил Кришпин.

— И тогда ты тоже гундел: «А куда тебе деваться…» Ты ему неплохой гешефтик подкинул. Вязать плетенки для авиабомб.

— Он на этом немалую деньгу зашиб!

— Но ведь и ты тоже! Тебе все одно, на чем зашибать! Коллаборационист!

Кришпин побагровел. Обернулся к перепуганным односельчанам, выскочившим на их крики из лавки. Он как будто призывал всех в свидетели:

— И ты смеешь говорить такое? И кому — мне?

— А кому ж еще! — уже спокойнее заявил Амброж и полез наверх в кузов машины.

— Ты еще своими словами подавишься! — прошипел Кришпин, задрав голову вверх, но Амброж только отряхнул ладони, словно бог знает в чем вымазался о деревянные борта.

— Подавлюсь? Дожидайся! Как бы не так!

— Времена уже не те! Не нарывайся, Амброж, — настаивал Кришпин.

— Времена-то не те, да ты как был гнида, так гнидой и остался.

— Ты не меня оскорбляешь!

— А кого же еще? Место, на котором ты сидишь? — с насмешкой поинтересовался Амброж и грохнул кулаком по жестяной крыше кабины: давай, мол, трогай!

— Тебе это дорого встанет, кузнец! — с угрозой заверещал Кришпин, пытаясь перекричать шум уже работающего мотора.

Машина медленно взяла с места, и Амброж заорал во всю силу легких:

— Смотри не попадайся мне на узенькой дорожке! В омут зашвырну! Там для таких, как ты, места хватит! — Могучая фигура кузнеца, твердо стоявшего на широко расставленных ногах, чуть покачнулась на ухабе и стала удаляться от деревенской площади, на которую перебранка собрала народ из соседних домов…

Амброж погрузил в машину весь готовый инструмент. Оба приехавших артельщика молча таскали топоры, лопаты и заступы. Держались оробело, как будто чем-то напуганные. Да и Амброж своим видом никак не выказывал, что у него есть желание видеть их здесь дольше. Скорее наоборот — мотайте, мол, отсюда.

Иногда он вдруг бормотал себе под нос: «Дубина стоеросовая! Довести человека до такого! И что он себе воображает, этот недоносок? Барышник! Лично я бы ему и пару волов не доверил! Дела толком не знает, никто его за настоящей работой сроду не видывал». И тут вдруг сообразил, что ведь вся эта сцена разыгралась на глазах у Марии. Она, конечно, слыхала их перебранку.

— Испортил жизнь и этой бабе тоже! — взорвался Амброж уже в полный голос. — А теперь взялся за низину.

Амброж с отвращением сплюнул и прошелся взглядом по окрестным косогорам, поднимающимся вверх, к лесам, так ярко освещенным лучами солнца, что и на расстоянии можно было разглядеть каждое дерево. Он словно желал заверить себя, что эта играющая всеми красками, полная жизни котловина — нечто великое и совершенно несопоставимое с мелкой фигурой Кришпина.

И только когда Амброж налил рабочим пива и они уселись на лежащее бревно, рядом с которым гомозились воробьи, шофер, осмелев, но все же с осторожностью, произнес:

— Время-то вам не изменить, мастер!

— А я не хочу его менять, время-то, — в тон ему ответил Амброж и вдруг успокоился.

Он подписал накладную, где указывалось количество изделий, взял деньги и молча выслушал, что из города, дескать, велели передать: за товаром больше не приедут.

Грузовичок уехал, и вспугнутая было воробьиная компания сиганула из-под крыши и с набухших почками ветвей обратно на землю и со щебетом опять принялась за свою вроде бы пустопорожнюю суету среди мха, травы да истлевших прошлогодних листьев. Но Амброжу казалось — он разгадал смысл их хлопот. Ладони горели. На душе было муторно. Он наблюдал за возней у своих ног этой пернатой мелкоты и завидовал их неиссякаемой бодрости. У него было чувство, что его выбросили в ничто и он теперь находится вне закона. «Но ведь без работы мне нету жизни! Без той работы, которая мне необходима, она, и только она, имеет для меня смысл…»