Река моя колыбельная...

Обернувшись, Мухтар увидел, что каик несет прямо на опадающую стену дома и, уже не раздумывая, он прыгнул через сома и, схватившись за руль, стал разворачивать каик. Глянув вниз, мальчик побледнел. Широко раскрывая пасть, сом полз к нему. Бледный от страха Мухтар отчаянно кинулся на сома и обхватил его руками. Сом судорожно дернулся огромным телом и, увлекая за собой мальчика, отлетел назад и упал головой в трюм. Мухтар испуганно выскользнул из-под рыбины и отполз к кормовой скамье. Сом беспокойно заворочался в трюме, громко хлюпая большой пастью. Мухтар, вцепившись в руль, огляделся, направил каик, лавируя между обломками стен и заборов…

Дарига уцепилась за дерево. Сильный поток относил ее худенькое тело, слабые пальцы, соскальзывая, цеплялись за щербатую кору дерева. Выглянув из-за дерева, девочка невольно зажмурилась: на нее, стараясь обогнать поток, плыл Амир. Проплывая мимо Дариги, он успел ухватиться за ствол, и оба они тут же исчезли под водой. Они выныривали и исчезали снова в водяном вихре, образовавшемся за деревом.

Девочка судорожно сдавила шею Амира. Тот хрипел, захлебывался, из последних сил выбрасывал себя из воды. До крови закусив губы, Амир силился удержать руками ствол. Девочка уже висела на нем и все сильнее тянула вниз. В глазах плыли желтые, зеленые, красные пятна, и вдруг мелькнула «голова» каика, борт, руль…

Амир схватился за лопасть. Страшная сила рванула его за собой, ударила о корму, и ноги его нащупали что-то твердое. Амир, держа на руках безжизненное тело девочки, встал, поднял голову и увидел руку Мухтара.

Каик, тоскливо скрипя мачтой, плыл мимо затонувших развалин старого города.

Мухтар стоял у руля. Амир правил парусом. Дарига помогала женщинам вылавливать из воды всевозможную домашнюю утварь и маленькие плодовые деревца. Они бережно подвязывали их к бортам каика, чтоб не осыпалась с корней земля. Женщина в солдатской шинели аккуратно собирала намокшие комья глины и приговаривала:

— Дерево, как человек… Без родной земли сохнет. Пусть хоть кусочек земли всегда будет с ним.

Женщины укладывали на дне каика деревца и все, что вылавливали из воды, — деревянные миски, корыто, люльку, размокшие фотографии.

…Каик плыл в безбрежном просторе. Позади долго виднелся разрушенный аул, стоявший над водой, как мираж.

Баркас причалил к высокому берегу, где стоял белый домик станционного смотрителя.

К самому берегу прижималась железная дорога и крутом дугой убегала на север.

Женщины потрошили и солили рыбу, мальчики кормили потрохами прожорливого сома.

Время от времени громыхали тяжелые товарные эшелоны. На вагонах белели крупные надписи: «Казахстан — фронту». На платформах, идущих на север, мелькали зачехленные пушки, танки, самолеты, уголь, руда…

Навстречу им шли поезда с покореженной военной техникой: обломки самолетов, разбитые пушки, сгоревшие и подбитые танки, зеленые — наши и грязно-желтые с крестами на боках — танки врага.

Отгремели поезда, и на пустынном берегу снопа стало слышно сердитое ворчание реки.

К берегу, где стоял каик, подъехала высокая арба. На арбе сидела женщина со старым ружьем, треснутым в прикладе и закрученным медной проволокой.

Поговорив с жительницами старого аула, она тяжело вздохнула и сказала, кивая на мешок:

— Если Зейнолла-аги нет, не знаю, как быть с этим… Можно ли доверить детям?

— А что это? — спросила женщина в солдатской шинели.

Женщина с ружьем развязала мешок, высыпала оттуда звенящие узелки и сказала:

— Наш аул собрал для фронта…

На узелках были бирки с фамилиями. Она развязала один из них и вынула серебряные украшения с темной старинной позолотой и сердоликами. Вокруг разом завздыхали и заговорили:

— Мы тоже собрали…

— Только все забрала Дарья.

— Почему не доверить? — вдруг строго сказала женщина в солдатской шинели. — Они вон соль везут. Неизвестно, что теперь дороже.

Сказав это, она сняла с пальца сверкнувшее на солнце истершееся золотое колечко и протянула его женщине с ружьем.

— Возьми, — сказала она. — Мы теперь тоже из вашего аула. В прошлый раз я все отдала. Оставила это. А теперь и муж погиб, зачем мне оно…

Другие тоже сняли с себя оставшиеся скромные украшения и молча передали их женщине с ружьем…

Расставаясь, все плакали, целовали, благословляли и, видимо, в который раз безнадежно уговаривали ребятишек остаться на разъезде.

Плотно сжав губы, Дарига упрямо мотала головой.

— Нельзя… Дедушку надо найти. На руднике соль ждут целую зиму. Почту ждут. Вот сейчас почтовый пройдет, письма бросим и поплывем.

— Да, да… Дедушку… соль… почту, — сокрушенно отзывались женщины, понимая значение этих слов и все же снова отговаривали детей: — Подождали бы неделю… Скоро пойдут пароходы. Дарья сейчас страшная, как шайтан…

— Дедушку надо найти, — упрямо твердила Дарига. — И плоты…

Наконец, скрипя давно не смазанными колесами, арба поехала, увозя с собой опечаленных расставанием женщин.