Михайлов в последнее время привязался к лыжам и слонялся вечерами по многу часов.
— Вес лишний решил сбросить, — объяснил он Толе Чернявскому свое поведение.
— Под воду больше ползай, — посоветовал Женька, случившийся при разговоре.
В общем время шло, и дело шло незаметно тоже — трос тащили.
…В тот день с водолазами поехал старик Три Ниточки, опасался, не замыло ли под яром траншею.
Первым в яму собрался Михайлов, чтобы проверить обстановку и возможности работы. Пока его одевали, Женька лениво выбрасывал ледок из прорубей, заготовленных с вечера, а большие комки загонял лопатой под основной лед и отправлял плыть в море. Ему взялся помогать старик Три Ниточки, чтобы не числиться без дела и не мерзнуть напрасно.
Продвигаясь от отдушины к отдушине, они дошли до крайней, которая была сделана под самым яром, раскрошили лед и стали грести его наверх, как всегда.
— Веревка какая-то вмерзла, лопату цепляет, — Женька хотел перерубить ненужный шнурок, но старик остановил.
— Веревка? А ну-ка, покажи? — потребовал Три Ниточки.
Под яром было совсем темно, Три Ниточки поелозил по льду рукой, ничего не нашел и закричал рабочим, чтобы несли свет.
Лампу притащили и стало видно, что веревка идет от коряги, вмерзшей в лед под берегом, и скрывается в проруби.
— Кто поставил? — Три Ниточки оглядел подозрительно водолазов и подергал рукой за веревку.
— Чего поставил? — не понял Женька.
— Самолов, дурак, я спрашиваю, кто поставил? — взвинтился старик.
От будки подошел Михайлов поинтересовался — отчего суматоха.
— Ты посмотри, что в твоих прорубях делается, — зашипел Три Ниточки. — Разбой!
— Тяните! — приказал старшина.
Женька и Толя Чернявский взялись за шнур, вытянули первый крюк, потом второй, и Женька вспомнил, что видел похожие крючья в доме у ханта.
— Безрукий поставил, — сказал он. — Больше некому.
— Нет! — уперся Три Ниточки, он успокоился и стал мыслить здраво. — Безрукий здесь не посмеет…
— Что-то тяжелое тащится… Корягу, должно быть, захватили, — предположил Толя Чернявский.
— Увидишь ты ее, эту корягу… — пообещал Три Ниточки.
В прорубь боком вплыла мертвая черная рыба, Михайлов подхватил ее багром и выволок на лед.
— Осетр, — загрустил Три Ниточки и пошевелил рыбу ногой.
— Старик. Их таких-то, может, десятка два на всю Обь осталось…
Водолазы склонились над мертвой рыбой. Наточенное железо исполосовало бока и брюхо осетра, в ранах серело мясо. Видно, он долго бился, пока не уснул, когда жало вошло в позвоночник.
— На акулу походит, только рот маленький, — определил Толя Чернявский.
Женька Кузьмин представил, как рвут в темноте крючья бока осетра, и поморщился.
— За Колесниковой сходите, — попросил Три Ниточки, и какой-то рабочий молчком полез на яр.
Минут через двадцать пришла Нина Сергеевна.
— Узнайте, если из ваших кто, пусть заявление пишет, — сказал Три Ниточки.
Инженер молча кивнула. «Какую красоту загубили», — думала она, холодея от неясной тревоги.
Три Ниточки приказал отправить осетра на кухню и уехал, не дождавшись результатов осмотра траншеи.
— Чего бесится? — удивился Толя Чернявский, когда старик отбыл. — Ну и что, осетр? — Сам куропаток стреляет. Жить-то надо.
Женька сматывал самолов и ждал, что скажет Нина Сергеевна, а что дела она так не оставит — он догадывался.
Но разговор не состоялся, потому что старшина позвал Чернявского в будку, «тянуть резину».
— Женя, а вы могли напороться там на эту штуку? — задумчиво спросила инженерша, разглядывая крючья.
— Едва ли!
Нина Сергеевна пошла в будку, присела в уголок и стала смотреть, как готовят к спуску под воду Михайлова. Она сидела тихо, никому не мешала и ничего не говорила.
На старшину натянули скафандр, навешали грузы, он вышел из будки и закрепил на поясе контрольную веревку. Инженерша тенью ходила рядом.
— Ты, как на похоронах!.. — рассердился старшина.
— Осторожнее, пожалуйста, Коля, — попросила Нина Сергеевна и улыбнулась, сдерживая тревогу.
«Ну — дела!» — Женька от неожиданности открыл рот, медленно осмысливая положение.
Чернявский надел шлемофон и помахал Женьке рукой: старшина требовал ломик с ручкой, которым водолазы пользовались при быстром течении.
В береговую прорубь, на место самолова, спустили лампу, старшина поплавал в проруби, стравил лишний воздух и ушел в воду. Вода в проруби закипела от пузырей, а потом утихла, когда водолаз сдвинулся в сторону.
— Глубоко?
Женька травил за старшиной веревку и шланги.
— Метров двенадцать! — сообщил он Нине Сергеевне, все еще удивляясь ее непонятному поведению.
Инженер ушла, определив, что под водой все идет как следует, а Женьке никак нельзя было поговорить с Толей Чернявским, потому что уши у того были закрыты наушниками, и говори ни говори — слышать он не мог.
— Траншея не замыта, несет, правда, здорово, но работать можно, — сказал старшина, когда вылез на лед.
Очередь тащить трос была Женькина, он осмотрел его запас, кольцами приготовленный на льду рядом с прорубью, и пошел одеваться, затягивая дело, чтобы поговорить с Толей.
— А осетр, мальчики, в яме еще один есть! — второй раз в этот день ошарашил старшина Михайлов Женьку.