Река непутевая

— Да ну-у? — не поверил Толя Чернявский.

— Берег подмыло, ниша вроде, — рассказывал старшина. — Там он и спасается, один остался. Сколько раз подходил, ткнет мордой в бок, потрется и обратно в нишу. Думает, должно быть, что приятель объявился, рядом зовет стать. Крупнее покойника, с меня будет…

Женька ужом проскочил в скафандр.

— Ты осторожно с ним! — предупредил старшина. — Не пугай.

Проводник закрепили на ручке острого лома, Женька камнем ушел на дно, хотел двинуться без промедления к берегу, но вода опрокинула его на спину и потащила по неровному дну.

— Эй, держи! — заорал он, перевернулся на живот, воткнул в дно ломик и отдышался.

— Тебя отнесло! — обрисовали ему сверху положение и посоветовали идти влево.

— Прет — будь здоров! Пойди попробуй, — забурчал Женька, опасаясь вынимать из земли лом и удивляясь силе воды.

— Ты так делай, — советовал старшина, — втыкай лом, подбирай ноги, толкайся резко и снова втыкай. Понял?

Водолаз попробовал, получилось немного. Тихо, правда, но ничего — жить можно. Под берегом течение ослабло и последние несколько метров до лампы он пролетел щукой, торопился к заветному месту.

«Где-то он тут…» — соображал Женька, посильней всадив лом в дно под лампой, чтобы не вырвало и не пришлось делать напрасной работы.

Лампа освещала воду метра на полтора кругом себя, но в этом круге осетра не было. И Женька передвинулся к границе круга, ближе к берегу.

Осетр сам подошел к водолазу и потерся упругим телом о резину. Женька погладил его и хотел обнять, но осетр дернулся недовольно и отошел ближе к свету.

— Вот медведь! Мишенька, Миша, — забормотал Женька и вытянулся рядом с осетром, чтобы тот думал, что он тоже рыба.

— Ты чего бормочешь? — спросил Михайлов.

— С Мишкой разговариваю, — откликнулся Женька, подталкивая осетра к лампе, чтобы лучше разглядеть и запомнить, но тот упирался.

— Имя, значит, придумал? — улыбнулся Михайлов и приказал поднять лом на поверхность.

Женька нашарил под лампой ломик, высунул из воды и спустился к осетру.

— Хлеба бы ему дать или картошки, — думал он вслух, поглаживая рыбину, пока не почувствовал, что веревка, привязанная к поясу, натянулась.

— Чайку, скажи Анюте, чтобы заварила покрепче, в другой раз вы с ним чайку похлебаете, — хохотал Толя Чернявский, пока друга раздевали.

Женька сделал вид, что обиделся.

Три Ниточки взволновался, когда ему передали новость, и наказал водолазам не тревожить осетра, пусть живет спокойно.

Браконьера доискаться не удалось, никто не хотел сознаваться. «И то сказать, — думал Три Ниточки, — кому охота на рожон-то переться».

Вечером Женька Кузьмин не утерпел и наведался к Толе, когда Михайлов «навострил лыжи», чтобы выяснить насчет старшины и Нины Сергеевны.

Толя знал не больше.

— Слышал, сварщики ее трепались, что якобы замужем она была дважды, но точно не знаю, — сказал Толя. — А что не допускает к себе никого — факт. Один, говорят, совался — до сих пор кашляет…

7. ПРАЗДНИК

Приближались праздники. И большие — год был юбилейный. Три Ниточки посоветовался с Ниной Сергеевной и решил нарушить сухой закон, заведенный в группе им же самим.

— Собирайте по тройке с носа. Бутылка спирту — на двоих, — заявил он делегации, которая явилась к нему по этому поводу.

Старик сам отправился с деньгами в Сургут, чтобы не было соблазнов.

— Навезут — за неделю не вылакать, а делов — край непочатый, — обсказал он свое решение.

Пятого ноября вечером тягач остановился подле вагонов. Был он белый от буса и нагрелся в дальней дороге. Из тягача выбрался Три Ниточки и подождал, пока ему подадут из кабины вещи, закрытые твердой бумагой. Следом вышел человек в меховой одежде.

— Товарищ Шульман прибыл из самой Москвы с управления отряда, бывшего ЭПРОНа, где товарищ числится инспектором отдела кадров, чтобы от имени администрации, месткома и т. д. поздравить рабочих оторванной от отряда группы с великим праздником! — торжественно высказался Три Ниточки.

— Ага! — сказал Женька Кузьмин. — Где жить будет?

— Проводи к мотористам, пусть всунут как-нибудь раскладушку, — сбавил тон Три Ниточки. Он велел доставить ящики со спиртом из вездехода в помещение, а томившемуся народу сказал, что разговор насчет спирта объявляется закрытым до следующего дня.

Вечером в комнате Михайлова собралось все начальство. Старик Три Ниточки открыл производственное собрание по проведению надвигающегося мероприятия. Первой докладывала Анюта. Она сообщила, что малосольная осетрина тает во рту, а котлеты тоже готовы, только жарить осталось, чем она и будет заниматься с самого утра. При упоминании об осетрине Три Ниточки загрустил, но вида не подал, а инспектор Шульман проглотил горячую слюну и спросил мимоходом — нельзя ли, мол, килограмма три-четыре-пять с собой в Москву захватить… Анюта разозлилась, но Три Ниточки сказал ей, чтобы не бузила зря, и заверил Шульмана, что «сувенир» организуют как следует, не стыдно будет показать дома. Три Ниточки подумал и сказал Нине Сергеевне, чтобы прислала с утра женщину в помощь Анюте. Инженерша кивнула согласно, поскольку имела в своей группе несколько женщин-изолировщиц.