Река непутевая

Гаврилов инстинктивно держался чистых мест, хотя и понимал, что в зарослях осоки лед должен быть крепче. Где-то на середине болота он спугнул уток, ходивших по мокрому льду, потом из камышей выскочила клочковатая линяющая лисица и ошалело бросилась к берегу. Гаврилов, слышавший от кого-то, что звери всегда выбирают безопасные места, поехал за ней.

«Поймет!» — убедившись, что лед исправно держит машину, думал повеселевший инженер о начальнике геологов Голубовиче, формулируя мысленно предстоящий разговор.

Гаврилов чуть не загнал лисицу и спохватился только, когда рыжая спина зверя, бежавшего далеко впереди, замелькала перед радиатором. Он сбавил скорость, плавно отворачивая в сторону. Лиса отбежала в противоположную и села, часто дыша. Она даже язык высунула, совсем как собака.

— Эх ты! — посетовал Гаврилов. — А еще хитрой считаешься…

Впереди уже четко различались могучие сосны, когда Гаврилов почувствовал, что лед под машиной садится. Вокруг колес заплескалась вода. Инженер круто бросил машину влево и, осаживая лед вместе с зыбуном, развернулся почти на месте… В боковое зеркало он отчетливо видел, как бежит за газиком волна мутной болотной воды, выдавленной из-под осевшего льда.

— Мама, мама, это я дежурю…

То ли в сорок седьмом, то ли в сорок восьмом годах мать повела десятилетнего Гаврилова на Черное озеро, по клюкву-скороспелку, кислющую, с одного бока только порозовевшую ягоду.

— Дойдет! — успокаивала себя мать. — Развалю на потолке — и дойдет.

Клюкву охотно покупали на станции пассажиры проходящих поездов. Верные деньги — ранняя клюква.

Это Черное только называлось озером. Чистая вода в нем находилась где-то в самой середке, да и была ли она? Никто к ней сроду не подходил, никто не пересекал болото насквозь. Подступы к воде надежно охраняли многокилометровые зыбуны, кочковатые и мшистые. На них-то и росла клюква.

Без жердей в озеро не совались. И Гаврилов с матерью взяли длинные палки, чтобы было на что опереться, если не выдержит лабза или залетишь ненароком в окно.

Гаврилова поначалу пугала прогибающаяся под ногами земля. Но скоро он пообвык и стал забираться в такие места, где сплетенные над топью корни трав взрослого человека уже не выдерживали.

С краю болота, как водится, все было выбрано: не одни Гавриловы промышляли скороспелкой. Надо было идти глубже.

— Ты легкий, Толя, — говорила мать. — Иди помалу вперед, а я за тобой…

Он пошел и скоро добрался до такого места, где клюква была не обрана.

— Богатство-то какое! — радовалась мать, пока, увлекшись, не ухнула в расступившиеся неверные мхи.

— Толя, не подходи! Не подходи, милый, — кричала она, барахтаясь в цепкой грязи.

Жердь, которую мать таскала с собой на перевес, не дала ей утонуть, но Гаврилову долго потом снились глаза матери.

Инженер вывел газик на твердый лед, развернул и снова направил к заветному берегу.

— Деваться некуда! — определил он свое положение. — Надо…

3. У СЕМИ СОСЕН

Место это так и называлось — Семь сосен. Они особняком росли на склоне, а ниже лежало болото. Болото когда-то было озером, а потом его затянуло мхом и осокой. В летнюю пору оно кишит бездонными промоинами-окнами, прикрытыми нежной обманчивой зеленью, а сейчас рыжо. Солнце согнало с болота снег, но оно все еще сковано льдом, и лед этот не растает под слоем умерших трав до середины лета. Хочешь — мох дери для строительства, хочешь — клюкву собирай, не провалишься. Лед крепкий, человека исправно держит.

Человека, но не машину. А старый взрывник Фрол Сучков, присевший по дороге на штольню перекурить в тени сосен, обнаружил на болоте именно машину.

Сучков полулежал на склоне, навалившись на сумку со взрывчаткой, и курил махорку, приправленную для запаха вишняком. Одет он был в брезентовые штаны и куртку, на ногах — резиновые чуни, прихваченные шпагатом, чтобы не спадывали. Заметив машину, Фрол стянул с головы облезлую кожаную шапку, которую упорно носил в штольне заместо каски, и поскреб желтой от аммонита рукой макушку.

— Блазнит! — решил взрывник и отвернулся. Он потеребил прилипшую ко лбу грязно-серую челку, тоже местами пожелтевшую, и обвел взглядом склон. Все было на месте — и жилухи, и устье штольни, обложенное для крепости красным кирпичом. Фрол глубоко затянулся, дунул на вспыхнувшую самокрутку и повернулся к болоту.

Машина приближалась, огибая опасные места, росла на глазах.

— Ай, медведь? — сказал вслух Сучков, хотя отчетливо видел, что по болоту идет газик с серым брезентовым верхом.

Морщинистое малоподвижное лицо Сучкова ничего не выражало, но он поднялся и, оставив на месте сумку, зашагал к крайней избенке, где располагался начальник инженер Голубович.

— Потонет! — сказал Фрол Голубовичу. — Сколь не потрепещется, а потонет — конец известный.

Голубович, молодой прямоносый парень с растрепанными русыми волосами, поднял голову от какой-то своей писанины, вскинул на Сучкова отсутствующие глаза и расстегнул ворот застиранной ковбойки.

— Что-что? — переспросил он.

— Думал — блазнит, — объяснил Фрол.