Река непутевая

Трубу повезли в марте, когда дни стали подлиннее и не так холодно. Три Ниточки известил начальство телеграммой и засел у лебедки рядом с полевым телефоном, чтобы передать указания на другой берег.

— С богом, стало быть, — сказал он, хотя в бога не верил.

Все свободные люди стояли на льду и смотрели на дюкер, опутанный канатом, толщиной в руку. «Только бы не лопнул…» — думал Женька.

— Давай полегоньку, — сказал Три Ниточки в телефон лебедчикам охрипшим голосом.

Дюкер — длинная через всю реку труба — на другом берегу зашевелился и пополз незаметно по каткам к срубленному бульдозерами яру, чтобы уйти в прорубь и выплыть через несколько дней к многотонной лебедке, которая его тащила.

Труба шла легко, голова ее уже спустилась на лед, и старик остановил движение, чтобы осмотреть механизмы, работавшие под сильной нагрузкой.

Люди отдохнули ночью от нервного напряжения и утром снова взялись за работу. Лебедка заскрипела и натянула трос, но труба не двигалась.

— Стой! — приказал Три Ниточки. — Порвать трубу можно!..

«Упереться ей не во что, — размышляла Нина Сергеевна, она сидела у телефона рядом с трубой. — Шла свободно…»

— Трактором, может, толкнуть сзади? — предложила она выход.

Приехавшие корреспонденты приготовились, чтобы заснять движение трубы, но снимать было нечего.

— Давай, пожалуй! — сказал Три Ниточки в трубку Нине Сергеевне, холодея от нехороших предчувствий.

Дюкер подтолкнули вперед тракторами метра на два, трос ослаб, скрутился подо льдом петлей и порвался, когда пустили лебедку.

— Все верно! — сказал корреспондентам Три Ниточки, вздохнул и пошел в вагон, чтобы побыть одному.

Водолазы два дня искали концы, потом вытащили их на лед машинами и стянули петлей.

— Мишка-то живой? — спрашивала Женьку Анюта, когда он являлся ночью домой.

— Живой, чего ему сделается? — говорил Женька и засыпал с ложкой в руках, истощенный непосильной работой.

«Отлупили бы его чем-нибудь, чтобы ушел», — думала Анюта, раздевала и укладывала Женьку, а сама шла кормить голодных корреспондентов.

Корреспонденты были злые, ругались, что задерживается командировка, обещали прислать Анюте фотографии, чтобы лучше кормила, и записывали что-то в блокнотах. Анюта рассказала им про осетра, корреспонденты обрадовались, что водолазы сохраняют ценную рыбу, записали все и уехали в тот же день, как труба вышла к лебедке.

Три Ниточки проводил корреспондентов и велел отдыхать всем четыре дня. Люди нагрели в тазах и другой посуде воду, смыли с себя трудовую грязь и стали отдыхать, кто как хотел.

— Куда мы теперь, Коля? — спрашивала Нина Сергеевна Михайлова, она трясла над электрической плитой короткими волосами, сушила после мытья.

Старшина лежал одетым на постели, читал и не обратил на слова жены должного внимания.

— Куда-нибудь пошлют, — сказал старшина. — Понтоны еще сковырнуть надо…

Нина Сергеевна не стала больше беспокоить мужа: ей было все равно, куда ехать, только бы с ним.

Анюту тоже интересовал вопрос дальнейшей жизни, потому что женщины всегда любят, чтобы был постоянный дом и все, как у людей.

— Как сообщил нам начальник отдела транспорта нефти Министерства нефтяной промышленности СССР товарищ Ефремов, работы хватит, — сказал ей Женька и протянул газету, — читай.

«В перспективный план развития СССР внесена еще одна важная деталь. Закончены экономические расчеты, связанные со строительством крупнейшего нефтепровода Усть-Балык — Дальний Восток, протяженностью 6,5 тысячи километров…» — прочитала Анюта.

Водолаз Женька Кузьмин уже заразился бациллой бродячей жизни, и Анюта вздохнула, потому что куда иголка, туда и нитка.

Старик Мочонкин Иван Прокопьевич писал в это время письмо начальнику отряда Назарову в Москву, чтобы отпустил на пенсию.

«…За меня тебе искать никого не надо, — успокаивал начальника Мочонкин. — Нина Сергеевна показала себя настоящим работником, и деваться ей некуда, потому что вышла замуж за старшину водолазов Михайлова Н. И., которого ты тоже хорошо знаешь…»

«В Николаев поеду виноград разводить», — решил Три Ниточки. На неделе он сходил в деревню к ханту, чтобы сказать об отъезде и проститься навсегда, но браконьер выбыл. Дом стоял настежь, пустой и холодный.

9. ПОСЛЕДНИЙ ПОНТОН

В марте водолазы стали снимать понтоны. Лед гудел на многие километры и трескался от тяжелых ударов.

Ошалевший осетр мотался по траншее, мешал работать.

— Подойдет и трется, как свинья, а у меня понтон на соплях держится! — ругался Толя Чернявский.

— Не троньте его! — предупреждал Михайлов. — Замор, вода горит, видал в прорубях, сколько малька дохлого? Вот и волнуется рыбина…

— Жить ему негде, — сообщил Женька заинтересованным людям. — Нишу-то завалили…

Четырнадцатый понтон достался Женьке.

— Смотри шланги! — предупредил Михайлов. Женька спустился на дно, нашарил на понтоне хомут и стал крутить гайку.

«Жалко Три Ниточки, а куда денешься — старость не радость», — соображал он, прикидывая, что неплохо будет заявиться к старику в Николаев, когда выйдет отпуск.