Реки Аида

Когда застучали громко в двери, Ставский как раз ходил по комнатам и объявлял девочкам конец рабочего дня. На шум долбления он вышел снова в коридор, чтобы увидеть, имеет ли ночной гость серьезные намерения или тоже является одним из многих пьяниц, которые приезжают сюда по утрам, чтобы требовать услуг за более низкую цену.

— Это не лавка, — говорил обычно этим мотам, — где под конец дня покупают отходы за гроши. Это святилище муз, первоклассный бордель.

Двое охранников стояли в дверях, подпершись под боки, и смеялись над каким-то пьяным и покрытым обрывками тряпок нищего, который пальцами однозначно показывал, что ему охота.

— Не разговаривать с этим мерзавцем! — разозлился Ставский на охранников. — Вон его, и шабаш!

Вдруг он почувствовал на шее железо.

— Окон не закрываешь, мехес, — раздался зловещий шепот. — А за порогом ведь холод, дождь, ноябрь… — Ставский застыл в ужасе. — Не оборачивайся и ни слова, если тебе дорога жизнь! — услышал он.

Он видел, как охранники в конце коридора берут нищего за плечи и выходят с ним на улицу. Потом он услышал хлюпанье грязи и воды в луже — нищий, скорее всего, в нее приземлился. А потом со двора донеслись глухие удары и стоны. Наконец воцарилась тишина, слегка рассеиваемая песней «Целую вашу руку, мадам», которую какая-то из девушек пустила на граммофоне.

Ставский все еще стоял с железом у головы и смотрел, как двое его охранников, залепленных грязью и с разбитыми головами, втягивались несколькими мужчинами в плащах и шляпах. Один цербер тихо стонал, другой лежал совершенно без чувств. Через некоторое время оба они были связаны и заткнуты кляпами.

— Тихо должно быть здесь, мехес, — стоящий за ним дыхнул чесноком и едкой переваренной водкой. — Ни одна из шлюх не должна даже пикнуть! Скажи им это и запри их на ключ! В одном номере!

Управляющего сильно ударили, и он полетел на рабочий стол. Оглянулся и увидел квадратное опухшее лицо неизвестного ему мужчины.

— Ну, бери ключ! — сказал нападающий. — И закрывай шлюх!

Ставский сделал, что ему приказали. Испуганные и усталые женщины апатично прошли в один из номеров, где руководитель их закрыл. Потом протянул ключ бандиту. Тот вложил его между пальцами и сжал кулак на рукоятке. Между пальцами торчала квадратный наконечник с тремя неровными зубами.

Свободной рукой он толкнул Ставского на кресло у столам, а сам сел на его краю и хрипло отдышался, распространяя вокруг запах чеснока и горилки.

— Сядь и вежливо отвечай на вопросы, потому что тебе этим кастетом, — он указал на ключ, — дам тебе по губам!

— Хорошо. — У перепуганного Ставского глаза выходили из орбит. — Все скажу, что знаю!

Нападающий засунул в рот два пальца и пронзительно свистнул.

В дом вошел высокий мужчина с рукой на перевязи, в темном пенсне и в плаще, накинутом на плечи. Продрался через группу из нескольких мужчин, толпящихся у дверей, чуть не наступил на одного из лежащих охранников, пока наконец не приблизился к столу Ставского. Присел на его край и снял шляпу. Подтянул высоко штанины недавно отглаженных новеньких брюк, чтобы не вытянуть их колен. Он положил шляпу на стол и закурил папиросу. Ставский сразу его узнал. Он называл его «паном 243-15» по номеру телефона, который выдал ему в единственное здесь свое посещение.

— Когда в последний раз был здесь, — мужчина зажег папиросу от дорогой зажигалки, — кто-то записал то, что я сказал некой Анельке. У меня к тебе два вопроса. Первый: кто это записывал? Второй: где запись?

— У нас микрофоны в комнатах, — ответил напуганный Ставский. — Они подключены проводами здесь, к маленьким динамикам… — Он встал, отодвинул занавеску, которая прикрывала большие трубы и установленные ряды динамиков, обозначенные номерами комнат. — Когда входит клиент, — говорил далее управляющий борделем, — то я включаю нужный динамик и подставляю к нему фонограф. — Он указал на трубу. — А один из охранников стоит рядом со мной и крутит рукоятку. Все записывается на этих вот кружках. — Он махнул рукой в сторону чистых эбонитовых пластинок, уложенных в ровный столбик. — То, что я сочту интересным, я отдаю пану из студии записи Польского Радио… А он увеличивает скорость записи, объединяет ее, устраняет шумы и трески, а потом готовые пластинки отдает моему шефу пану Изидору Неу… Что, хорошо все я сказал?

— «Изидорову», — поправил его мужчина. — Так говорится!

— Не время сейчас, Попельский, для воскресной школы! — зарычал человек с квадратным лицом и крепко сжал ключ, который едва торчал из его кулака.

— Фамилия этого радиста! — крикнул допрашивающий.

— Ян Кукла.

— Повтори!

— Ян Кукла, говорю!

Попельский встал и подошел к компаньону. Приблизил свое лицо к его надутым губам.