Реки не умирают. Возраст земли

— Ну что я могу сказать тебе, отец?

— Полагаю, ты для него не просто давняя знакомая.

— Ах отец, отец, согласись, это все очень сложно. У него дочь на выданье. Ну, да ты сам женился на Ольге Николаевне, когда я была уже не школьницей...

— Надо бы вам быть попроще, милая Павлуша. Учитесь житейской мудрости у простых людей. И не считайте, что вы тоньше их чувствуете, глубже переживаете.

— Я согласна с тобой. Однако...

— Хорошо, хорошо, не буду больше.

Он обнял ее, как прежде, и виновато приласкал за двоих — за себя и за мать.

Павлу тронула его прихлынувшая издалека нежность.

— Ты не обиделся?

— За что, Павлуша?

— За мой тон. Это у меня что-то сохранилось от той полудетской ревности, когда ты привел в дом Ольгу Николаевну. Не сердись. В каждой женщине до конца живет несмышленая девчонка.

Прокофий Нилыч качнул головой и вышел на звонок в переднюю: пожаловала сама хозяйка.

Ольга Николаевна, полная, крупная, еще не утратившая крестьянской, спокойной красоты, была старше Павлы всего на девять лет, но относилась к ней с подчеркнутым, хотя и добрым, старшинством. За обедом она потребовала от падчерицы полного отчета, как та провела выходной день в столице. Пришлось снова рассказывать по порядку. Но о кладбище Павла лишь упомянула мимоходом: к чему знать мачехе все подробности. Отец покосился на нее, промолчал. К такому «заговору чувств» они с отцом давно привыкли, отлично понимая друг друга. Кажется, Ольга Николаевна догадывалась, что они не обо всем говорят с ней, но смотрела на это трезво.

Вечером Павла никуда не пошла, хотя с утра собиралась в театр на Таганке. Закрылась в своей «девичьей» комнате, сказав, что совсем отвыкла от Москвы и устала за день так, что ног не чувствует. Она лежала на раскладном диванчике-кровати, чутко прислушиваясь к себе. В ушах все еще звучало:

Настанет день, и с журавлиной стаей
Я поплыву в такой же сизой мгле,
Из-под небес по-птичьи окликая
Всех вас, кого оставил на земле.

Вспоминала мать. Думала об отце. Каким он был сегодня непривычно сентиментальным. Человеку дано жить прошлым, настоящим и будущим одновременно. Без этого было бы невозможно противостоять невзгодам. Именно когда тебе бывает очень худо, вступает в действие двусторонняя связь времени — и ты ищешь какую-нибудь опору в прошлом, а если не найдешь ее среди минувших лет, то уж, конечно, обнаружишь ее в будущем. В конце концов твое настоящее действительно только мост, переброшенный с берега прошлого на берег будущего; и, может, главную часть жизни ты проходишь по длинному мосту, все набавляя шаг, чтобы поскорей ступить на земную твердь сбывающейся надежды... К чему это ты? — спросила себя Павла. Просто-напросто тебе недостает немножко счастья. Отец прав: надо учиться у тех людей, о которых сама же пишешь. Например, у Настасьи Сольцевой. Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет... И поменьше копайся ты в своей душе. Эх, Павла, Павла, бить тебя некому за всякую интеллигентщину...

14

«Небо здесь изумительно ясное».

«Море здесь поразительной чистоты»...

Когда Георгий Каменицкий собирался на Кубу, он перечитал о ней все, что оказалось под рукой, но особенно запомнились ему эти две фразы из словаря Брокгауза и Ефрона: лучше и не скажешь об антильской стороне. Он часто повторял их, прогуливаясь в свободное время по гаванской набережной Малекон. Будто и не принято в словарях пользоваться высоким слогом, но даже вроде бы сухие энциклопедисты ударились в поэзию, как только речь зашла о Кубе.

И сегодня, получив, наконец, письмо от своей переводчицы Ольги Ревильи, он достал ее карточку из стола и задумался надолго... Был ли он вообще когда-нибудь за океаном? Не сон ли это? Не придумал ли он все эти далекие картины, нереальность которых с течением времени становится почти бесспорной? Прошел год с тех пор, как он вернулся на Урал, а кажется, целая вечность. Да, сколько бы ты ни странствовал по белу свету, но стоит лишь вернуться в те края, где отшумела твоя молодость, как время тут же и смыкается, словно никуда не уезжал. И остаются лишь отрывочные воспоминания, прореженные с годами так, что и в самом деле начинают походить на сон, который, сколько ни старайся, никогда не восстановишь полностью от начала до конца. Впрочем, память — мозаика прошлого: она состоит из одних деталей, искусно подобранных среди минувших разноцветных дней.