Реки не умирают. Возраст земли

Дальние путешествия обычно связаны со всякого рода перепадами. Для Георгия они были тем паче резкими: он летел в тропики из Заполярья (с короткой остановкой в Москве для оформления документов). Когда он поднимался в самолет в Норильске, там мела ранняя поземка по всему Таймырскому полуострову; а когда вышел из самолета в Гаване, антильский жар обдал его с головы до ног. Окрест звучала огневая пачанга гитаристов, которые встречали по традиции гостей из-за океана. Он стоял и смущенно переминался с ноги на ногу, пока не подошли к нему товарищи из советского посольства. Крепко обнялись, хотя раньше не видели друг друга.

— Знакомьтесь, пожалуйста, — сказал один из земляков. — Отныне это ваша переводчица Ольга Ревилья.

Он поклонился очень стройной молодой женщине. Она подала ему руку и улыбнулась доверчиво.

— Ольгита, — сказала она по-свойски.

И все вместе поехали в отель, где жили советико инженеры.

Всю дорогу он никого и ни о чем не спрашивал, только рассеянно кивал в ответ на любезные объяснения своих спутников. Он делал вид, что слушает, и жадно смотрел на город, пытаясь сам понять, что к чему. Он был ошеломлен сверкающим великолепием Гаваны, но старался не выдать себя с головой, как перед какой-нибудь красавицей, не поддаться ее первому очарованию.

В его представлении с мальчишеских лет революция обычно рисовалась на фоне северных пейзажей, начиная с суровой Балтики. А здесь: партизаны — и королевские пальмы, кумачовые полотнища — и белокаменные небоскребы, стайки пионеров — и цветущие в октябре фрамбойи.

В отеле его оставили до вечера одного, чтобы он мог отдохнуть с дороги. Но какой уж тут отдых! Он переоделся и вышел на балкон-лоджию. С девятнадцатого этажа открывался вид на всю приморскую часть Гаваны. Оттуда, с севера, со стороны Соединенных Штатов, дул сильный ветер. Мексиканский залив был неспокойным: гривастые волны накатывались лава за лавой на кубинский берег и, достигнув гранитной стенки, вдруг разом вскидывались, точно боевые кони, и оседали в ярости, не в силах перемахнуть через высокий парапет. Лишь клочья пены этих загнанных коней падали на мостовую, которая не успевала просыхать. Небоскребы, казалось, мерно покачивались от ветра, защищая собой Гавану. Впрочем, для защиты ее прямо у подножия небоскребов стояли наготове орудия с расчехленными стволами. Передний край революции в Новом Свете проходил у самых подъездов бывших американских отелей и особняков.

Георгий медленно перевел взгляд на порт, где курчавились дымки над кораблями. За портом виднелась старая испанская крепость Моро, и еще дальше прочерчивались строгие силуэты новых кварталов Гаваны дель Эсте — Восточной Гаваны, которую Ольгита, никогда не видевшая Москвы, называла «нашими Черемушками». А где-то там, за океаном, за тридевять земель отсюда находился его Урал — двенадцать тысяч километров напрямую! И он уже не просто мысленно прикинул, а физически, как дьявольски уставший путник, ощутил, в какую даль неимоверную забросила его судьба геолога.

Какое же сегодня должно быть число, двадцать восьмое или двадцать девятое? Совсем потерял счет времени в погоне за солнцем на реактивном самолете! Нет, сегодня еще двадцать восьмое. Георгий улыбнулся: Христофор Колумб причалил к этим берегам тоже двадцать восьмого октября. Его позабавило такое совпадение.

Знойное солнце как-то сразу упало в море. Чистейшие лимонные краски заиграли на волнах Мексиканского залива, расплавили одинокую тучку в небе. Все вокруг сделалось прозрачным, как стекло, даже небоскребы. Но тут же и море и небо стали багроветь, сгущаться на глазах. И вот непроницаемая темень тропической ночи уже охватила землю, над которой вспыхнули одновременно во всех концах на редкость крупные созвездия, точно кто одним движением руки включил небесный рубильник. На улицах загорелись фонари, а над крышей соседнего дома огнистым росчерком — автограф кубинской революции: «Патриа о муэрте! Венсеремос!» — «Родина или смерть! Мы победим!»

Он увлекся феерическим зрелищем и не заметил, как пролетело целых пять часов. Вернулись те два товарища из советского посольства и с ними Ольгита.

— Надеюсь, вздремнули немного? — спросил старший из дипломатов.

— И не ложился.

— Напрасно. Хотя здесь все новички ведут себя подобным образом.

— Так дело не пойдет, компаньеро Каменицкий, — сказала его переводчица.

— Ничего, привыкну.

— Тогда поедем, сегодня у нас вечер советско-кубинской дружбы, — сказал другой дипломат, молодой угловатый парень.

— А заодно покажем вам ночную Гавану, — добавил тот, что был постарше.

— С корабля да на бал, — сказала Ольгита. И поинтересовалась: — Кажется, так говорят русские, компаньеро Каменицкий?

— Да вы превосходно знаете русский язык!

— Что вы, что вы! — легонько махнула она рукой.

И они отправились на торжественное собрание, где Каменицкого и познакомили с Че Геварой.