Реки не замерзают

— Еще чего, — сердито обрезал Петр Петрович, — сейчас грязи и так хоть пруд пруди, далеко не надо ехать. Так поправлюсь…

Жена вздохнула и пошла в храм заказывать сорокоуст о здравии. Батюшка посоветовал еще и молебен отслужить великомученику Пантелеимону. Так и сделали. И что же? На второй день Петр Петрович поднялся с одра бодреньким и здоровым. Жену, правда, слушать не стал: да ну, мол, тебя с твоими молитвами, сам поправился и баста. А жена и не настаивала; она лишь крестилась на иконы, да Бога благодарила.

Дочка же за это время замуж вышла и упорхнула к мужу, у которого в районе «Универсама» ларек имелся, да пара торговых палаток. Она размечталась, что будет как сыр в масле кататься в мужнином богатстве. Ан нет! Тот ее быстро к делу приставил, за прилавок. Так, что теперь она, бедная, по двенадцать часов кряду мытарила, да еще без выходных. «Что ж, — думал по этому поводу Петр Петрович, — зато с голоду не помрут, внук, опять же, в достатке вырастет». А сын после армии контракт подписал и теперь мотался то в Таджикистан, то в Чечню…

Оставшись в очередной раз без работы, сидел Петр Петрович с мрачным видом на скамеечке в Летнем саду. «Это Колька, змей, виноват во всех моих бедах, — думал с горечью. — Останься я тогда на заводе родном, и квартиру бы получил, и, глядишь, когда до приватизации дело дошло, собственником бы каким никаким стал. А то ведь на бобах остался. Ну, Колька!..» Душили Петра Петровича злость и обида: «Эх, я бы ему … Ничего, еще спляшу на кладбище у поганца… И жену-то, как на грех, в последнее время хвори одолели. Того и гляди, с фабрики сократят. Беда просто…».

Домой он ехал в переполненном автобусе, а рядом полная приземистая бабуля все ругала какую-то Клавку. «Не мою ли зазнобу изборскую?», — подумал Петр Петрович и прислушался.

— Клавка-то соседка меня безмозглой старухой обозвала, мол, сплетни я переношу. Представляешь? Разве ж такое можно простить? — шипела бабка своей товарке, тоже пожилой женщине, но повыше росточком и потощее телом, — Я конечно ей все высказала. Так она теперь, — представляешь? — сглазила нас. У меня бок заболел, Мишка двойки одни хватает, а, зять, так вообще, всю зарплату пропил.

— Ахти тошно! — испуганно воздохнула ее собеседница, сжав ладошками щеки. — И что ж ты?

— А что я, терпеть буду? — повысила голос приземистая бабуля. — Я посоветовалась с умными людьми, они подсказали, что делать. Теперь выхожу ночью и подливаю ей кое-что под дверь. Пусть нюхает, да нос воротит. Пусть знает…

Стоящий рядом плюгавенький мужичок хихикнул и толкнул Петра Петровича в бок:

— Гляди, вот неугомонное бабье племя. Из за фигни разной воюют, ссорятся меж собой, ссаку подливают под дверь. А дел-то? Ее видишь ли обозвали? Беда какая. Видно и впрямь хороша, поделом такой. Нет чтобы просто забыть, да простить? Так нет же, будут теперь до смерти друг другу нервы портить. Вот ведь курицы, а?

Мужичек опять хихикнул, призывая, видно, к тому же и Петра Петровича, но тот лишь криво улыбнулся, потом отвернулся в сторону и помрачнел…

В конце концов, привела судьба Петра Петровича на какой-то оптовый склад, притулившийся на Запсковье, прямо на берегу реки Великой и соседствующий с десятком других, ему подобных. Накануне Петру Петровичу точно пообещали, что там вакантно место грузчика. Все складывалось удачно: сам хозяин, азербайджанец Муса, оказался на месте. Он прищуренным взглядом с головы до ног осмотрел Петра Петровича, почесал сквозь расстегнутую рубаху толстую волосатую грудь и милостиво кивнул:

— Работай, только если что сопрешь, ноги-руки вырву. Если пьешь на работе, лучше сам сразу уходи, потом хуже будет. Накажу. Я знаю вашего брата: как свиньи пьете. Воруете и пьете!

Впрочем, говорил все это Муса вполне доброжелательно; вальяжно разместив свое жирное тело в дорогом кресле, он покручивал на пальце огромный золотой перстень и то и дело почесывал грудь, словно целый полк насекомых проводил там военные маневры. Петр Петрович, хоть и тошно было, терпел, да уж и привык ко всякому, стоял столбом и не мигая слушал хозяина, а тот не спеша продолжал, что называется, вводить в курс дела:

— Платить тебе будут каждую неделю, — говорил он самодовольно, с чувством глубокого достоинства и почти что без акцента, — по началу по пятьдесят рублей за день. Тут у нас завскладом руководит, Антоныч. Как с отпуска выйдет, будешь его во всем слушать. Все понятно? Если да, завтра выходи.

— Понятно, — хмуро кивнул Петр Петрович и пошел восвояси.

Дней пять Петр Петрович работал без всяких происшествий и недоумений. Таскал, себе, с места на место мешки, ящики да коробки. Изредка появлялся хозяин в сопровождении гомонящих по своему земляков и, иногда, молодых полуголых местных девиц.

— Прывык? — спросил в первое такое посещение Муса и с силой хлопнул Петра Петровича по спине…