Вообще все было грустно. Жаль было Машу, ее юного мужа. И почему-то больше всего было жаль себя. Тем не менее он поднял бокал.
— Что ж, я, разумеется, желаю молодым счастья, мира в доме, детского смеха… Видите ли, господа, я знаю Машеньку давно…
Маша подобралась, впившись глазами в старого любовника. Еще этого мне не хватало!
— …Я учил ее русской словесности в течение пяти лет. Она была хорошей ученицей. Маша прекрасно читала стихи и помнила их великое множество. Сейчас мы проверим, какая у нее память… Я начну, а Маша продолжит. Идет?
Маша улыбнулась, пожала плечиком.
— Итак:
— Маша?..
Маша вздохнула, чуть помедлила и продолжила:
Антон Владимирович, волнуясь и не поднимая глаз от бокала, перебил ее:
Маша закончила:
Сильный грудной голос ее звучал глубоко, страстно, привораживая. Но вот она замолчала.
— Браво, Маша!
— Да ты у нас актриса!
— А пусть Машу возьмут в кино сниматься!
— Кто автор этих строк? — тоном экзаменатора спросил Антон Владимирович.
Посыпались варианты:
— Лермонтов!
— Пушкин!
— Жуковский!
— Вяземский!
— Маша, кто автор? — спросил преподаватель бывшую студентку.
— Баратынский, — улыбнулась Маша.
— Молодец! Ставлю пятерку! Пусть и семейная твоя жизнь идет только на «отлично»!
Антон Владимирович подошел к невесте с бокалом. Маша поднялась и задела свой бокал рукавом. Вино пролилось на платье.
— Ах! — вскричала невеста, испуганно глядя на пятно.
Сергей тут же вновь наполнил ее бокал. Маша торопливо чокнулась с Антоном, стараясь смотреть мимо его наполненных слезами глаз, куда-то в переносицу…
Едва пригубив бокал, она наклонилась к мужу:
— Сережа, я в туалет, пятно замыть. Ты тут займи его разговором. А то он перебрал, кажется, — шепнула она.
— Хорошо, — послушно кивнул тот. — Антон Владимирович, а как вы относитесь к творчеству… Ахматовой и Цветаевой? Кто более талантлив?
— Ну, батенька, нельзя же так ставить вопрос, — утирая платком глаза, витийствовал Антон. — Ахматова — поэт сложившейся традиции. Цветаева во многом новатор…
Все это Маша слышала уже спиной, пробираясь через ряды гостей к туалетной комнате. Она включила воду, замывая ткань платья и глядя на себя в зеркало. Глаза горели, щеки пылали. Через пять минут она должна выйти на улицу и… в новую жизнь как головой в омут. Или остаться? Сережу жалко, конечно, но он действительно совсем ребенок. Ну какой он муж? Одно недоразумение. Маменькин сынок. Вот пусть и докажет, что не маменькин! Пусть приедет за ней! А она, как только устроится, сразу ему напишет, успокаивала себя Маша. Нехорошо, конечно, что вот так, со свадьбы… А и хорошо! Ну какая из нее жена? Все это она выдумала назло себе, назло судьбе. А судьбу-то не обманешь. Судьба-то сама за ней приехала… Значит, будь что будет!
Словно бес вселялся в нее: «И пусть… И пропаду… И ладно… А может, и не пропаду, а прославлюсь! Стану знаменитой! И кто тогда меня осудит? Победителей не судят!»
— Невеста! Невеста! — кричали из зала.
Что же делать? Нужно возвращаться… а время идет.
В туалет влетела Надежда.
— Ты что здесь застряла? Там этот Трахтенберг такой букет приволок! Корзину роз! Иди скорее! Везет же тебе, Машка!
Маша на негнущихся ногах вошла в зал. Арнольд Теодорович действительно стоял возле огромной корзины алых роз.
— А вот и невеста! — воскликнул он. — Машенька, поскольку, как уже было отмечено, мы оказались здесь случайно, то и подарок приготовить не успели. Пусть эти цветы будут своеобразным извинением.
Маша посмотрела на него. Ее испуганный взгляд говорил: «Что? Неужели все отменяется?»
«Ни в коем случае!» — ответили его глаза.
— Спасибо! — произнесла Маша, чувствуя, что хочет уехать немедленно, сейчас же, сию же минуту. Она не выдерживала напряжения этих мгновений.
— Семен, цветы в студию!
Плечистый крепыш внес еще одну корзину, на этот раз чайных роз.
— А эти цветы я хотел бы преподнести женщине, которая вырастила такого замечательного сына. Прошу вас, примите этот скромный дар!