Рекламщик в ссылке для нечисти

— Этих речей и не разобрать! — воскликнул колдун. — Дайте мне подменыша. Всеслава, ведь ты знаешь, что Рада его помогла подменить...

Но царица застыла, не спеша отвечать. Хмуря брови, она напряжённо о чём-то думала и, казалось, не слышала обращённых к ней слов.

— Не помогала она! — сурово сказала Ярогнева. — До последнего билась, искала, как проклятие свести. Ты вот расскажи, Всеслава, при всём народе, как смерти ей пожелала, как подговорил тебя Казимир. Поведай, как к реке её заманила, как из-за тебя, жизнь свою спасая, Рада водяницею стала!

— Чего? — опешил Тихомир. — Это чё за дела?

Судя по всему, это стало неожиданностью и для царя. Он посмотрел на жену, отыскивая правду в её лице, и сознался упавшим голосом:

— Это я окно отворил. Я, Всеславушка. Не она.

И поведал, как встретил однажды на перепутье дорог тёмного человека — случайно, сам не звал, — и как тот предложил выполнить одно желание. Борис загадал — дитя, а вскоре родился и сын.

— По всему выходило, ты уж в тягости была, когда мы с ним повстречались, — качая головой, сказал Борис. — Да уж условились, и надо выполнять... А просил он сущий пустяк: в первую ночь, как дитя родится, окно оставить незатворённым. Кто же знал-то...

— Борис, ты... — ахнула царица.

— Я и оставил, — опустил он голову. — Оттого и за Раду вступался, когда ты её обвинила, на суд вести не дал. Знал, что не её вина, а правды сказать не мог, смелости недостало. Вишь ты, на поле сечи бывал, а страха такого не знал. Допустил, чтобы ты на сестру названую гневалась, лишь бы не на меня. Сам-то себя простить не мог, и ежели б ещё и ты...

Голос его задрожал и сорвался. Они стояли, глядя друг на друга, и молчали. Не было слов, да и что тут ещё скажешь?

Молчали и все вокруг, слушали и чего-то ждали. Сомнение отразилось на суровых лицах дружинников, они убрали мечи, больше не хотели боя, хоть бы что приказывал царь. Не сговариваясь, они обошли Казимира и встали так, чтобы не дать ему уйти.

А Мудрик смотрел на отца и мать, и такое ожидание, такая надежда была в его светлых глазах, что становилось больно: неужели не сбудется? Не мог так смотреть подменыш.

— Уж теперь-то у вас хватит ума понять? — воскликнула Ярогнева. — Ежели колдун в одном солгал, так и в другом. Глядите, глядите на сына своего, у сердца спросите, оно правду ведает!

Всеслава, вся дрожа, посмотрела на Мудрика. Ей будто и хотелось, но в то же время и страшно было узнать ответ.

Из глаз её потекли слёзы. Она сделала движение, как будто хочет поднять ладонь, и он сжался и заморгал, ещё помня её удар. Тогда она опустила руку, но потом всё же подняла опять — медленно, чтобы он не боялся, — и коснулась его мокрой щеки.

Царь Борис, выпустив меч из ослабевшей руки, пошёл к ним нетвёрдо. Дойдя до сына, упал на колени.

— Прости меня, — сказал он с рыданием. — Что ж я натворил-то... А меня ведь тянуло, я всё ходил, глядел на тебя тайно... Всеславушка, и ты меня прости!

— Сыночек, — прошептала царица и тоже опустилась на колени перед сыном, обхватила его ноги. — Что же я... Что ж за сердце-то материнское... А ведь тоже приказала запереть, потому как боялась привязаться к подменышу. Порою гляжу, думаю: ведь это дитя невинное, — а после осержусь. Нет, думаю, с пути меня сбивает сила нечистая, чтобы я сына родного забыла, им оставила. А ведь сердце мне правду сказывало, да я не слушала... Прости меня, сыночек мой родимый!

Мудрик опустил руки им на головы и сказал:

— Я не гневаюсь... Матушка, батюшка, что вы! Я вас прощаю.

И спина его распрямилась, и лёгкие белые волосы потемнели, легли на плечи, и глаза перестали косить, но не изменили цвет. Так и остались — один чуть в зелень, второй в синеву. И, поведя широкими плечами, он сказал удивлённо:

— Хорошо-то как, будто туман развеялся! Будто был я не здесь, будто спал и проснулся.

Народ ахнул. Кто-то всхлипнул, кто-то зашептался, только бурая медведица, никого не замечая, стояла над волком, зализывая его раны.

— Колдуна взять-то? — неуверенно спросил один из царских воинов.

И тут Казимир, издав крик — отчаянный, птичий — ударился оземь и взлетел в небо совой.

Тут же от берега вдогонку ему полетела ворона. Нагнала, они сцепились, роняя перья и молотя друг друга клювами, но ворона была слабее.

— Лук! — воскликнул Горыня. — Есть у кого?

Лук нашёлся. Дружинник, молодой парень, напряжённо следил за сражением, и, едва птичий клубок распался, пустил стрелу.

Сова камнем упала вниз и, ударившись о землю, опять стала человеком. Оглушённый, он лежал неподвижно.

— На шее у него нож-то! — заверещал Хохлик. — На шее!

Василий бросился и первым успел, нашарил, срезал шнурок мечом. Тут Казимир очнулся, мотнул головой и вцепился в него.

Хохлик подскочил и ткнул колдуна пониже спины писалом, которым царапал крестики. Тот дёрнулся, хватка его на миг ослабела, Василий вывернулся и отбежал. На Казимира тут же кинулись, навалились все скопом.

Василий дрожащими руками взялся за клещи, напряг все силы — проклятый нож не ломался!

— Дай мне! — закричал Горыня.