Реконкиста

Дуновения sirocco не ослабевали, а бурнусы и платки, которые мы носили с проводником верблюдов Селимом, не могли задержать пыли, вбирающейся в глаза и уши, скрежещущей на зубах. К тому же, у нас заканчивалась вода, а игла компаса крутилась, словно детская юла по причине непонятных магнитных аномалий. Я был уверен, что нам суждено умереть в этой безграничной пустыне, а наши кости долго станут белеть, предостерегая других, как вдруг Селим начал кричать: "Туда, туда!". Перед нами открылись врата удивительно узкого и крутого оврага, высота стенок которого превышала высоту башен собора в Реймсе. Здесь пыли и песка было гораздо меньше; продвигаясь в глубину расщелины, мы обнаружили источник, кусты и финиковые пальмы, а затем, в небольшой котловине увидели мы выбитый в каменной стене монастырь, который явно помнил еще времена святой Елены, матери императора Константина. Поначалу мне показалось, что вот-вот готовое развалиться строение никем не населено; ведущего вовнутрь входа я нигде не обнаружил; насыпанные ветром песчаные дюны доставали до второго этажа, а в располагавшихся далее хозяйственных постройках свои логовища устроили волки и вороны. Селим, суеверный, как и каждый араб, считал, что это место должно быть проклятым, и настаивал на том, чтобы мы как можно скорее уходили отсюда. Я пообещал ему сделать это как можно скорее, как только утихнет буря. Пока же что мы разожгли костер и попеременно дожидались рассвета. Утром ветер существенно стих, но когда я уже собирался дать знак уходить, из катакомб, вход в которые я как-то проглядел, вышел монах: беззубый, пожелтевший словно восковая свеча, с волосами, белее снега, и пригласил нас к себе погостить. Было ему, по его собственным словам, сто одиннадцать лет, и выглядел он ровно на столько. Вот уже тридцать лет, с тех пор, как кочевники вырезали обитателей христианского селения неподалеку от монастыря, обеспечивающих коммуникацию с окружающим миром, не видел он человека снаружи, и был более чем уверен, что в иерусалимском патриархате совершенно позабыли про существование их обители. В течение многих лет уединения последние братья умерли, сам же он был слишком слаб, чтобы отправиться в путешествие к населенным странам, опять же, он обязан был стеречь сокровище…

– Сокровище? – оживился сидящий рядом со мной Ансельмо. По лицам остальных я понял, что восточный рассказ их затянул. Уж что что, но болтать Альдо Гурбиани умел, ну а идей, благодаря знакомству с приключениями Джеймса Бонда и Индианы Джонса, хватало с достатком.

– Он хранил там бесценные книги, – пояснил я. – Старинные кодексы, пергаментные свитки, египетские папирусы, клинописные таблички, горшки, заполненные кожаными манускриптами времен Иисуса Христа и Иоанна Крестителя. Отец Базилио, именно так звали старца, повел меня по секретному проходу вовнутрь монастыря, по большей части засыпанного песком, кроме одной часовни, наполненной византийскими иконами (некоторые из них, в том числе и красивейшую Черную Мадонну на кедровой доске должен был писать, якобы, сам святой Лука из Антиохии) и уже упомянутой библиотеки, с которой могла равняться разве что Александрийская, прежде чем ее сожгли фанатики Омара. Сколько же было там документов и творений, о существовании которых людская память полностью стерлась… Потерянные сочинения Аристотеля и комедии Менандра, и отчеты Пилата императору Тиберию по делу бунтовщика Иешуа, называемого Кристосом, даже счета его учеников за Тайную Вечерю…

– То есть, так называемый Иисус существовал на самом деле? – с сомнением в голосе произнес Барух ван Гаарлем.

– Я не могу сказать, не были ли письма Пилата апокрифами, хотя множество подробностей и особый стиль прокуратора Иудеи, несколько напоминающий творения Сенеки, выглядели чрезвычайно неподдельно; кроме того, глубочайшее нежелание, презрение к идеям Иисуса, смешанные с яростью в отношении событий, произошедших после распятия, а именно: пустая гробница, возвращение осужденного и, наконец, его исчезновение в присутствии множества свидетелей, все вместе доказывали, что эти рапорты писал не христианский агиограф или живущий гораздо позднее фальсификатор, но римский чиновник, интеллектуал-язычник, очевидец событий, которых он не был способен ни понять, ни объяснить.

– А что там было еще? – перебили мои отвлеченные рассуждения несколько голосов.

– О, обо всем и не рассказать. Я собирался прочесть как можно больше, сделать копии, как напал на совершенно особые редкости. Это была копия, сделанная каким-то безымянным александрийцем с еще более ранней египетской книги, касающейся Атлантиды. Вы про Атлантиду слышали?

– Ну кто же не читал платоновского Крития? – вырвалось у одноглазого Палестрини.