– А ты могла бы описать того информатора? – спросил я, думая о возможном составлении портрета по памяти.
– В этом нет необходимости, так как я могу его тебе показать.
– Где?!
– Здесь. Я увидела его на контрольном посту, более того, он лично доставил меня в аббатство. Понятное дело, что я ничего не дала познать по себе.
– А как тебя впустили? Ведь у них имеется категорический приказ…
– Я же говорила, что меня обучали шпионскому ремеслу. Для меня не составляет особой сложности подделать чей-либо почерк. И нет ничего проще, чем изготовить восковую копию печати или перстня.
Говоря это, Лаура вручила мне элегантную записку:
А ниже имелась краткая приписка мелким, характерным почерком Джулио:
Письмо подтверждали две сургучные печати.
Хватило четверти часа, чтобы Ансельмо осторожненько узнал, что предателя зовут Морисом Ренаром, родом из недалекого Франш Комте. Меня несколько успокоило то, что он не входил в непосредственную охрану Мон-Ромейн и не мог лично видеть наших достижений – но, раз служил здесь много месяцев, наверняка знгал многие тайны и, кто знает, сколько из них утекло в уши шпиона из Розеттины. Странным, однако, было то, что этот Ренар добрался до Лиона. Дело в том, что на охранников, даже на офицеров, распространялся данный Ришелье запрет отлучаться от своего поста и на какие-либо контакты с внешним миром.
Приказав моему ассистенту и далее изучать проблему, понятное дело, тактично и деликатно, чтобы не спугнуть предателя, я уселся за завтрак. При этом я ломал себе голову, а что сделать с красивой девицей. Отослать ее в Лион я не мог, поскольку ей стала известна тайна фальшивого карантина, а держать ее в монастыре, тем более, в Мон-Ромейн?… В конце концов, стало мне известно, что почтенная Паскуалина, проживающая в посаде под монастырем, имеет свободную комнатку, чистую и сухую, и как раз там решил разместить Лауру. Одно было точно: ее появление не нарушило предыдущего спокойствия моей души, смешивая общемировые проблемы с мелкими, но сколь же трогающими сердце мужчины делами.
– Я ужасно тосковала по тебе, а ты? – спросила Лаура.
Я каким-то образом выкрутился, не помню уже как. Понятное дело, что я не мог ей признаться, что видение ее божественного тело приходило ко мне ночами чаще, чем она могла ожидать, что наверняка бы ее утешило. Но я предпочел ей ни о чем не говорить, поскольку наверняка бы обеспокоил ее обеспокоил тем, что испытываемое к ней чувство было, скорее, телесной страстью. Чувства высшего порядка, такие как любовь, тоска, привязанность – я направлял исключительно к собственной супруге, Монике.
Так что девицу я оставил под опекой Паскуалины, сам же, вместе с капитаном Фушероном и, естественно, Ансельмо, провел совещание на тему шагов, которые следовало предпринять ради безопасности программы. Мой
Что же касается меня, я лично хотел отправиться в Лион и идентифицировать доминиканца.
– Прошу прощения, учитель, а вдруг именно таким и был замысел твоих врагов? – сказал Ансельмо. – А вдруг сама светловолосая горлинка и ее рассказы – это всего лишь приманки, чтобы выманить тебя из аббатства?
Я не мог отказать данной аргументации в логике. Наши предыдущие опыты с синьоритой Катони показывали, что в одинаковой степени она могла выставить как
Тем временем, внутреннее следствие показало, что у Мориса Ренара, хорошего солдата, любимого коллегами и начальством, в лионском хоспициуме, называемом "Ль Отель Дьё", лежала умирающая мать, и в связи с этим комендант поста раз в месяц освобождал его, чтобы тот посетил старушку. Конечно, это не совсем соответствовало уставу, но никому не приходило в голову, чтобы образцовый солдат и добрый сын мог связаться с врагами. Правда, Фушерон узнал, что Ренар страстно играет в триктрак, но игроком был никудышным, из-за чего часто проигрывал, но всегда находил деньги на оплату долгов. Это укрепило нас в подозрениях, тем более, что Ансельмо, помогающий в следствии, нашел нескольких монахов из аббатства, подтверждающих факт, что охранник пару раз расспрашивал у них обо мне, а так же о работах, что велись в Мон-Ромейн.