Реконкиста

Я поднял подзорную трубу, направив ее к освещенному окну. Я не ошибался, подозревая, что узнаю очередное звено заговора. Fra Якопо, ведя себя довольно униженно, явно давал отчет молодому, даже весьма молодому моднику. Я не знаток мужской красоты, но если бы мне пришлось писать юношу Антиноя, от которого потерял голову сам император Адриан, то виденный мною молодой человек был бы замечательной моделью. Кожа у него была бледной, волосы темными, а глаза – черными, словно два угля. Кружевной воротник ниспадал на широкую, но не чрезмерно обширную грудь. Помимо того, юноша отличался привлекательной фигурой, движения его в любой мелочи были крайне аристократичными. Что это за черт? Итальянский князь, наследник какого-то из европейских престолов, сейчас путешествующий инкогнито?

Встреча длилась недолго – в какой-то момент юноша щелкнул пальцами, и в комнату вбежали две девицы: юные, пухлые и совершенно голые. Доминиканцу это не понравилось. Он сердито махнул рукой и покинул помещение; девицы же прилипли к молодому человеку и попытались его раздевать, чему тот, похоже, нисколько не сопротивлялся.

– Кто же это такой? – я подал подзорную трубу Лусону.

– Бляди! И высокого пошиба, – сержант тихо свистнул в щербину между передними зубами.

– Я спрашиваю про молодого господинчика…

– Я его не знаю. Хотя… Господи, а ведь это может быть и он!

– Кто?

– "Господин Главный".

– Это кто же такой? – повторил я.

– Так его называют при дворе. Великий конюший, Анри д'Эффиа, маркиз де Сен-Мар.

Черт подери, подумал я. То есть мы имеем дело с более крупным заговором, чем можно было ожидать. Ипполито Розеттинский, Габсбурги, а теперь еще и юный фаворит Его Величества…

Кем был Сен-Мар, я, более-менее, знал еще из книг, прочитанных в юности; мне был известен роман Поля Феваля и "Марион Делорм" Виктора Гюго. Из сплетен, которые привозил из Парижа молодой Бержерак, следовало, что это сам Ришелье подтолкнул красавчика-денди, кстати говоря, сироту от ближайшего приятеля кардинала, маршала д'Эффиа, в объятия Людовика XIII, думая, что таким образом отвернет внимание Его Королевского Величества от других фаворитов, и что он будет свое ухо и глаз в королевской спальне (о других органах из приличия вспоминать не станем!). Но весьма скоро он горько пожалел о своей задумке. Сен-Мар не собирался играть только лишь роль королевской игрушки, и уж тем более – кардинальского шпиона. Этот же модник, обожающий шелка, кружева, жемчуг и благовония, любитель хорошей литературы, коллекционер произведений искусства (как раз это должно было сближать его с кардиналом и Мазарини) был особой со столь же громадными амбициями, как и его предыдущий протектор. Эти амбиции не ограничивались только лишь накоплением в замке Шилли или парижской резиденции де Клев, расположенной рядом с Лувром, ковров, гобеленов, картин и ценного фарфора. Douce Анри любил жизнь больше жизни. И как только король оправлялся спать, он срывался в город и там в объятиях любовниц компенсировал придворную барщину. Но встреча с fra Якопо доказывала, что, помимо мимолетных наслаждений, он интересовался политикой, причем, в степени, как минимум, рискованной.

* * *

Доминиканец возвратился к себе на квартиру, еще кипя гневом от аморального предложения Сен-Мара. Можно было легко представить себе мысли, рвущие монаха. Да как этот щенок смел предлагать ему забавы с публичными девками? Неужто ему не ведомо, что единственной любовью брата Иакова была власть? Несмотря на возмущение, входя в комнату, доминиканец тут же почувствовал, что его кто-то посетил. Запалив свечу, он увидел разбросанные книги, открытые сундуки. Он уже хотел было завернуть к лестнице, но почувствовал на груди прикосновение рапиры Лусона. Тогда он попытался крикнуть, но голос застрял в горле.

– Мы снова встречаемся, отче, – сказал я, выходя из тени. – Нам много есть чего сказать…

Тот не ответил, впрочем, времени у него было мало. Ансельмо прижал к его лицу тампон, напитанный эфиром, после чего, уже бесчувственного, всунул в мешок. Не прошло и часа, а мы уже находились на обратной дороге в Клюни: шестеро всадников и запасной конь, везущий бесчувственную фигуру в конопляной упаковке.

* * *

– Я так и знал, что ты подписал договор с дьяволом, – заявил доминиканец, когда уже пришел в себя. – Но не радуйся, иль Кане, гнев господень близок, а за покушение на меня, розеттинского дипломата и исповедника Его Императорского Величества, ты понесешь заслуженную кару.

– На вашем месте, отче, я не угрожал бы карой, скорее, искал оправдания своим поступкам.

– Понятия не имею, в чем ты меня обвиняешь, – ответил тот. – Ведь даже для личной мести у тебя нет никакого повода, ибо по милости эрцгерцога мы передали тебя, живого и здорового, в руки папского легата.

– Во всем мире шпионаж считается наиболее подлым занятием.

– Какой еще шпионаж? – возмущенно фыркнул монах. – Я дипломат. И где доказательства для столь позорных обвинений?