Переждав, чтобы никто ни о чем не догадался, пару дней, Фушерон распространил среди охранников сообщение, будто бы ему необходим доброволец, способный быстро доставить важное и доверенное письмо лионскому епископу, в котором написал, что исследования над вакциной против оспы проходят весьма успешно,
Охранник-предатель не оказался особо хитроумным и предусмотрительным; он совершенно не ожидал какой-либо слежки за собой, добрался до предместий Лиона перед сумерками, но вместо того, чтобы быстро нести письмо в епископский дворец, он снял себе комнату на постоялом дворе возле рынка, где, пропустив ужин, отправился спать. Долго он не поспал. Прошло где-то с час, как Лусон принес известие, что Морис, выбравшись через окно, спустился по контрфорсу – и это доказывало, что каким-то основам конспирации его все же обучили. Двое наших пошло по его следу. Для визита к матери-старушке пора была неподходящей. Где-то через четверть часа прибежал младший из пары тех солдат, донося, что человек, за которым они следили вошел в один из старых домов неподалеку от рынка и до сих пор торчит там. Пошли и мы осмотреть место позднего рандеву. Ночь была темной, ноябрьской, начался дождь, а городские закоулки были чернее, чем адская пропасть. Мы подошли в самый последний миг. Из указанного дома как раз вышли двое, из которых одним, вне всяких сомнений, был Ренар, а вот кем был второй…
На площади перед собором святого Иоанна эти двое разделились. Морис поспешил в сторону епископского дворца, наверняка с целью отдать привратнику мое письмо. А вот его собеседник внимательно огляделся, но, не видя никого, кроме пьяницы, выблевывающего ужин у двери кабака (коронный номер Лусона), энергичным шагом направился к реке. Сердце мое забилось сильнее, когда свет фонаря, висящего у двери какой-то таверны, осветил покрытое оспинами лицо незнакомца. Это и на самом деле был
Доминиканец, похоже, и не допускал мысли, что за ним может вестись слежка; а может, он был уверен в полнейшей безнаказанности, поскольку не предпринимал каких-либо средств предосторожности; он даже ни разу не оглянулся. Монах перешел по мосту, плотно застроенному лавками, и очутился в квартале, размещенном в развилке Роны и Соны, названном Центральным Городом. Вопреки названию, здесь преобладала более свободная застройка, хватало садов и недавно возведенных дворцов. Очутившись перед одним, особенно богатым зданием, чьи окна первого этажа горели сиянием сотен свечей, а звуки музыки и радостный смех свидетельствовали о том, что там пирует некая очень веселая компания, монах остановился. Мне казалось, что он войдет вовнутрь, но нет, Якопо обошел центральные ворота и свернул в улочку, ведущую к дворцовым кухням и конюшням. Дойдя до небольшой двери, он постучал в нее: раз, потом другой. Его незамедлительно впустили, как впускают обитателя дома, без каких-либо объяснений; а уже вскоре мы заметили огонек, продвигающийся вверх по лестничной клетке. Вскоре после того осветились до сих пор темные окна второго этажа.
– Многое я дал бы за то, чтобы узнать, с кем там наш птенчик ведет переговоры, – сказал Ансельмо.
– Давай сами узнаем это, – указал я на высокую, хотя и сильно погрызенную временем стену монастыря на другой стороне улицы. – Заодно выясним, что и как много можно увидеть с помощью перспективы синьора ван Хаарлема.
Наверх вскарабкались я с Лусоном. Ансельмо остался внизу, убедив нас в том, что, сторожа на уровне улицы, он лучше увидит, не происходит ли тут что-нибудь нехорошее.