Реконкиста

– Не преувеличивай. Чернобылишко. Никаких жертв. К сожалению. Но оказалось, бордель там был хуже, чем я подозревал. Мои действия вызвали преждевременную аварию и взрыв… Нуи за пару минут я принял в себя столько рентген, что в течение ближайших ста лет мог бы светиться вместо креста на башне Санта Мария дель Фрари.

– Ты погиб?

– Должен был, но, насколько помню, я жил, и даже находился в сознании. Меня забрали в больницу, ну, знаешь, в ту современную клинику над рекой: стекло, алюминий и другие прибамбасы.

– А помнишь, когда все это случилось?

– Ясен перец. Тринадцатого июня.

На миг я прикрыл глаза. Тринадцатого июня! День моей операции. Моника даже предложила перенести ее на день, но я вместе с доктором Мейсоном утверждали, что для нас чертова дюжина – это счастливое число.

– Подробности помню слабо, – продолжал Лино. – Медбратья в скафандрах космонавтов привезли меня на больничную стоянку, меня усадили в лифт… И вот тут: бабах…

– Что произошло?

– А ничего! Пленка у меня порвалась. А потом я очутился здесь.

– В Париже?

– Если бы. В каком-то сточном канале под Розеттиной. С шариками, совершенно заехавшими за ролики. Вот уже полгода поверить не могу, что провалился больше чем на три столетия.

– А который тогда был час?

– Не было у меня возможности глянуть на часы. Погоди… Постой… Часов десять или одиннадцать утра.

От впечатления я захватил побольше воздуха. В 10.28 началась моя операция, вспоминаю циферблат часов над головой хирурга. А минут через пятнадцать после того я потерял сознание.

– Логично я это все никак объяснить не могу, но, похоже, что каким-то чудом потащил тебя за собой в этот мир.

После этого я вкратце рассказал ему о собственной опухоли, операции и неожиданном переходе в сферу, которую признавал за домен собственного воображения.

– Ага, теперь я уже знаю, кого благодарить за полгода бродяжничества без денег, без удобств, без air condition… – саркастично рассмеялся Лино. – Хорошо еще, что пару лет я закалялся в каналах, так что уже ничего не может застать меня врасплох. Опять же, в этом семнадцатом веке людишки такие легковерные, что им можно втюхать любую туфту, так что я немного подрабатывал в качестве биоэнерготерапевта, по-ихнему: чудотворцем, немного зарабатывал ворожением и как карточный шулер, и если бы не стукнуло мне в голову провозглашать среди простонародья идеалы свободы, равенства и братства, то жил бы как король…

Раздался скрип двери, и в комнатку заглянул Ришелье.

– Если ты не против, маэстро иль Кане, могли бы мы вернуться к нашей беседе?

– К вашим услугам, Ваше Высокопреосвященство.

– Но ты же не бросишь меня на расстрел, – обеспокоился Лино.

– Этот человек мне нужен! – обратился я к Первому Министру.

Кардинал поглядел на меня как-то странно.

– Приговор был уже выдан. Но если это может послужить нашему делу, я имею власть над тем, чтобы отложить казнь на какое-то время…

– Лет на сто, Ваше Высокопреосвященство, и мы будем квиты, – предложил Павоне, даже в такой ситуации не теряющий чувства юмора.

Оставив несостоявшегося мертвеца под опекой Ансельмо, которому наш новый товарищ, скорее, не понравился, я позволил, чтобы кардинал завел меня в угловую треугольную комнату, в которой он, наверняка, устраивал самые секретные дела, поскольку в ней не было окна, а дверей, вообще-то, было целых две, но они были низкими и узенькими, словно ворота в рай.

От имени Его Величества мы выражаем вам, maestro, свою благодарность, – произнес хозяин Пале Рояль. – При ближайшей оказии, в знак признания ваших заслуг, король именует вас графом де Мон-Ромейн, я же дам для вас рекомендацию в Государственный Совет. Вы добились необычных достижений, само оздоровление дофина – это истинное чудо. Что же, никогда еще столь многое не зависело от столь немногих.

Я усмехнулся, слыша этот невольный плагиат высказывания Уинстона Черчилля, и сказал:

– Не могу дождаться того времени, когда то, что сейчас является прототипом, станет повседневностью во всей Европе. Пару месяцев назад мне казалось, что у нас нет ни малейшего шанса, теперь же, благодаря тем необычным людям, собранным Вашим Высокопреосвященством, я становлюсь осторожным оптимистом.

– Именно об этом я и собираюсь с вами поговорить.

Тут я обеспокоился, поскольку голос кардинала прозвучал исключительно мрачно.