Реконкиста

Капитан Гаспар Фруассарт де Мари-Галант приветствовал нас в замечательном настроении. Посещение родной страны прибавило ему сил, а в новом красном камзоле он и вправду походил на адмирала. Его сопровождали уже известные из этого рассказа рулевой Арман, боцман Вайгель – немец из Бремена, громадный, словно печка и, как она, молчаливый, еще канонир Андре, неизменный негр Эбен и многие другие. Лишенное эмоций, смуглое лицо Гаспаро дрогнуло лишь раз, когда я представил ему Лауру, та же отдала капитану придворный поклон с грацией, которой могла бы ей позавидовать мадам де Моттевиль, первая фрейлина Анны Австрийской. Похоже было на то, что образ красавицы-блондинки затронул какую-то давнюю, незалеченную рану… Все остальные моряки отреагировали свистом и одобрительными замечаниями.

Следует признать, что мои хлопоты с Лаурой все так же продолжались. Проживая в епископском доме, у меня была возможность видеть ее в столь различных настроениях, что наиболее заядлого бабника они могли превратить в противника женского пола. Бывали дни, когда я встречал ее давней болтушкой, все так же влюбленной в меня. Тогда мы брались за руки и украдкой целовались, но уже через час она ходила нахмуренной, переполненная претензиями ко мне и ко всему миру. Быть может, совместная спальня и выяснила бы множество вопросов. Как же, как же. В епископском доме у стен имелись глаза, уши и, наверняка, пара иных органов, ну а помимо местного иерарха моим моральным состоянием заинтересовался padre Гомес. Вообще-то говоря, я не выбирал его своим доверенным лицом и к еженедельным исповедям ходил к местному священнику, но на утренних мессах, стоя на коленях рядом с синьоритой Катони, я чувствовал на себе переполненный возмущением взгляд испанца. Хуже того, когда у нас случались беседы в четыре глаза, он явно вмешивался в мо личные дела, называя мою склонность к юной девушке ужасно греховной и на каждом шагу настаивал, чтобы я взял ее в жены. В этих его действиях я подозревал инспирации Лауры, но продолжал упорствовать, считая, что мелкий грешник – это ничто по сравнению с двоеженцем. К тому же, отец Педро, похоже, вообще не спал, а бдительным был, что твой ротвейлер, ergo дважды он зацапал меня, когда я босиком намеревался заскочить в альков своей девицы с кратким, рабочим и необъявленным заранее дружеским визитом. Я мог только надеяться на то, что точно так же он следит и за Лино.

Тем временем, приготовления к отбытию продолжались на полную катушку. Еще Рождество мы должны были провести на суше, но в первые же дня января планировали выйти в море, что, по словам Фруассарта было бы добрым предзнаменованием. Идрис Мардину считал, что у него будет достаточно времени на изготовление упомянутой подводной лодки, вмещающей девять человек.

Почему именно девять? Пришлось довериться видениям отца Педро, который в какие-то моменты делался упрямым, что мул, утверждая, что должно быть именно так, а не иначе. Но, раз он один знал наше будущее…

Первая серьезная стычка между нами случилась, когда я публично объявил свою волю касательно Лауры. Я собирался оставить ее в Нанте, при семействе prévȏ, чтобы там она ожидала нашего возвращения. О чудо, но этому замыслу воспротивился отец Гомес.

– Она обязана ехать. Должен быть полный комплект. Девять человек.

– Это кто же конкретно?

– Девушка, Здоровила, Негр, Доктор, Пират, Толстяк, Бродяга, Индеец, вы и я.

Я заметил, что в своем списке он пропустил турка и обратил ему на это внимание.

– В своих снах я его не видел, – ответил испанец.

Вот и общайся тут с пророками!

День Рождества я буду вспоминать долго. После праздничной мессы мы обедали в епископском доме. День был солнечный, чуть ли не весенний. Так что всем легко передалась радость этого дня. Утолив первый голод, Лаура уселась за спинет, оказавшись весьма умелой в игре на этом инструменте, Лино аккомпанировал ей на флейте, а Гаспар де Фруассарт проявил чрезвычайное искусство в игре на варгане. Все остальные пели колядки в честь Божественного Дитяти, во славу его Отца и Матери и, естественно, за успех похода.

И вдруг треснул свалившийся стул. Песня замерла у всех на устах. Отец Гомес поднялся, он был белее скатерти, глаза его были судорожно стиснуты. Священник весь дрожал, но не упал.

Я увидел, что близится приступ эпилепсии. Де Лис хотел сунуть Гомесу в рот деревяшку, чтобы тот не откусил себе язык, но padre только отрицательно покачал головой. Он прошел к окну и там застыл, вглядываясь в заснеженное пространство. Ничего он не говорил. Но когда он повернулся к нам, я увидел, что вместо слез из-под век капают маленькие капельки крови.