Реконкиста

– Ангел уничтожения, стальная птица. Не похожая на те тарелки, в которых, как вы говорили, до сих пор прилетали серебристые Вырывающие Сердца. Никто его прилета не услыхал, только я почувствовал врага и направил глаза в небо. Он находился у самого зенита, точно над самым Тезе, когда выпустил из своего брюха небольшие яйца. Чтобы лучше видеть, я сделал шаг вперед, но тут же споткнулся на чем-то и упал лицом в снег. И как фраз это меня спасло. Двое братьев, которые глаз вовремя не отвели, ослепли; другие долго еще ходили словно безглазые. Вспыхнуло сияние, ярче тысячи солнц. И закрутилась над Мон-Ромейн огненная буря, а затер раздался гром, громче, чем сотня громов. После него же пришел чудовищный вихрь: вырывающий с корнем деревья, валящий древние буки и дубы. Вихрь сорвал крышу с базилики, выдул витражи, словно мыльные пузыри, повредил множество строений. А затем настала тьма, черная пыль заслонила солнце, и тут же после того начал падать смолистый дождь. Животные с ума сошли от ужаса, собаки охрипли, петухи словно на ночь петь начали; я же, выведя из конюшни своего коня и, хоть как-то успокоив его, поскакал в Тезе.

– Не слишком было это разумно, – буркнул я про себя.

– Знаю, маэстро, повсюду безумствовал пожар, посему, не отъехав и на милю, пришлось мне завернуть. Добрый день прошел, прежде чем дождь наконец-то погасил огонь.

– И что же вы там увидели?

– До самого места я не добрался, но встретил одного из своих мушкетеров, который первым в разведку отправился. Правда, поездка эта не пошла ему на здоровье. Находясь в полусознательном состоянии, сотрясаемый приступами блевоты, рассказывал он чудовищные вещи. На пять миль от лагеря лес был повален вихрем. На три – все пожрал огонь. Ну а посредине, там, где еще утром был холм и поселение, и фабрики, и гроты… ничего.

– Как это – ничего?

– Ни малейшего следа жизни, повсюду лишь корка грязи и гари. Не осталось хотя бы половины дома, машины или башни, так, несколько кусков расплавленного металла. Рауль вспомнил, пока сознание полностью не утратил, что не сохранились даже глубинные пещеры внутри холма; завалился нижний порт, высох и рукав Соны, сгорели суда, испарились пруды, исчезли все мельницы, запруды, а на реке появилось множество дохлой рыбы, плавающей вверх брюхом.

– И что ты сделал, капитан?

– Не желая тратить времени даром, оставив монахов, погруженных в слезах и печали, я тут же направился в Париж, объезжая громадную гарь. В Шайоне я встретился с посланцем Его Высокопреосвященства с запоздавшими предостережениями об эвакуации лагеря и ученых. От него же я узнал, что все вы поспешили в Нант.

Тут он замолчал. Амбруаз де Лис спрятал лицо в ладонях.

Идрис Мардину так стискивал кулаки, что у него побелели пальцы, Ансельмо плакал. И только на лицо падре Гомеса сошло какое-то странное спокойствие.

– Так должно было случиться, – сказал он.

– И что в данной ситуации ты хочешь предпринять? – обратился ко мне капитан Фруассарт.

Пытаясь собрать мысли, я поглядел на собственных сотрудников, ища совета у них.

– Возвращаемся! – предложил турок. – Пока мы живы, соберес новую компанию, а вы, мастер, нас поведете.

– Правильно, – поддержал его доктор де Лис. – Во второй раз эксперименты будет воспроизводить легче. А работать будем распыленно, по всей Европе.

– И я так думаю, путешествие в пасть дракона никакого смысла не имеет, – прибавил Лино. – Эти ебанутые применили малую направленную тактическую ядерную бомбу для разрушения подземных объектов, но вот показали ли они все, на что способны?

– Плыть к ним, это все равно, что бросаться с мотыгой на слона, – соглашался с остальными Ансельмо.

– Куда бы вы ни направлялись, я еду с вами, – заявил Фушерон. – Нет у меня уже дома.

Так все они говорили, как поднялся падре Педро, более спокойный, чем обычно.

– Нужно плыть, – акцентируя первое слов, заявил он. – Победу мы найдем лишь за океаном.

Опустилась тишина, словно мед густая, и все поглядели на меня. В течение пары десятков секунд в моем мозгу пролетело такое множество образов, мыслей, концепций, словно его рассек клинок шпаги месье да Баатца. На мгновение я еще раз увидел Мон-Ромейн, зеленый холм, пульсирующий работой будто гигантский муравейник, в памяти мелькнули лица близких людей, способных подтолкнуть знание на ускоренный путь, увидел я еще, словно в маленьком алембике, весь наш мир, евроазиатский мысок, его величие, малость и неповторимость. Покрасневшее в горячке тельце дофина, дрожащие от беспокойства губы Анны Австрийской, пронзительные глаза кардинала Ришелье и портрет эрцгерцогини…

– Подавайте сигнал экипажам, – обратился я к старому пирату. – Выходим в море!

11. Новый Свет