Рекорд

Заряженные, отбитые. Оба два.

Сердце выстукивает дьявольскую чечетку. Губы сохнут, беспокойные пальцы покалывает. В этой комнате с каждым днем все жарче. Я почти привыкла к ежедневным вечерним агониям.

Тим открывает свой бесстыжий рот:

— Слушай…

— Нет.

Он цокает языком.

Пахнет от него терпким гелем для душа, дезодорантом, и я приподнимаю брови, размышляя, зачем он так намывается перед сном. Лежит, весь доступный, в полуметре. Когда Тим выиграет все гонки мира, я буду думать о том, как легко могла его получить сколько вздумается. А он обязательно выиграет.

Шелби ракетой проносится по кровати.

— В человеческом теле двести шесть костей, — вкидывает Тимофей вполголоса. — Хочешь, покажу двести седьмую?

Господи.

— Нет уж, спасибо! Зачем мне смотреть на мутантов?

— Насть, ты прикалываешься? Если это игра такая, — чеканит он слова, — то ты, девочка, заигралась. — Берет мою руку и кладет на член.

Каменный.

Эмоции взрываются, я резко отдергиваю ладонь, словно ошпарившись огнем. Сажусь ровно, Тим тоже поднимается.

Пульс зашкаливает, предельное напряжение разрядами тока бежит по телу. Оно кости выкручивает, все двести шесть. У Тима на одну больше, а значит, ему еще хуже, наверное.

Вот бы почувствовать ее в своем теле.

В комнате — печка. Выступают капельки пота. В висках стучит. Мы пялимся друг на друга. Я надышалась его запахом так, что сейчас завою. Какая глупость. Какая дура.

Зажмуриваюсь.

Он вздыхает.

— Просто расслабься, — размазывает по стенке хриплым голосом и мягкими интонациями. — Я хорошо тебе сделаю. — Тим переплетает наши пальцы, чуть сжимает. — Я о тебе думаю, Насть. Не смотри, что я на обочине сейчас топчусь, я еще вернусь в гонку.

Он наклоняется и касается губами щеки, шеи. Касание такое простое, нужное, меня же разрывает от эмоций и ощущений. Тим тут же стискивает руку, как бы фиксируя, не пуская. Он так правильно соблазняет, что хочется закрыть глаза и отдаться. На миг становится неважно, что будет потом.

Он ведет горячими губами. Целует такие важные точки, такое концентрированное удовольствие от этого… Я таю весенним снегом. Могла бы утонуть в этом удовольствии.

Шелби проносится по комнате, со стола что-то падает. Я сглатываю скопившуюся для поцелуя слюну, усмиряю обезумевшее сердце. И развеиваю магию:

— Я бы трахалась с тобой все это время без остановки, не сомневайся. Если бы ты не умудрился в прошлом отыметь мою сестренку.

— Да твою-то мать!.. — Тим раздраженно отстраняется.

Мы снова друг на друга пялимся. Вместо глаз в темноте — черные дыры, но и ладно. Наши эмоции не надо видеть, они осязаемы.

— Сложно найти того, кто не отымел бы твою сестренку, — говорит он искусственно ровно.

— Нельзя плохо говорить о бывших, это красный флаг!

— Повесь его над моей кроватью, — бросает Тим. Поднимается и идет к выходу.

Кричу ему вслед:

— Ты куда пошел? Сдавать меня?

— Воды попью! Спи!

Взбешенный, он спускается на первый этаж и подниматься не спешит. С кем-то долго говорит по телефону. Я не собираюсь подслушивать, просто хожу по комнате. Шелби, видимо подумав, что игра началась, — скачет с удвоенной скоростью.

Когда уже придет этот надувной матрас?

Долго ворочаюсь в кровати, а когда наконец проваливаюсь в сон, вижу что-то черное — картинка заляпана кляксами, абстрактными рисунками. Я бегу по бесконечному коридору, я кричу что есть мочи, но погоня не отстает ни на шаг. Ор Шилова сливается с зеленью газона клиники… Отчим меня ищет. Дал отставку волонтерам, потому что в этот раз у него уже есть план. Теперь мама не сможет меня защитить: я сбежала во второй раз и его терпение лопнуло.

Когда я распахиваю глаза, сердце бьется о грудную клетку с бешеным напором.

Захлебываюсь ужасом и осознаю, что пока нет даже припрятанных деньжат. Тим поедет в Германию на гонку, а я… Я обречена.

Воспаленным разумом ощущаю приближающуюся паничку и понимаю, что надо валить. Сейчас!

Несколько минут я лежу, прислушиваясь: Тим мерно дышит, сон у него глубокий. Предельно аккуратно поднимаюсь. Беру со стула джинсы, носки, футболку и куртку. Дальше самое сложное — ключи. Они в кармане его джинсов, я это давно для себя отметила на всякий случай.

Колотит от страха и какого-то зубодробительного напряжения. Я двигаюсь жалкой мышью, при малейшем шуме застывая и озираясь. Достигаю второго стула, запихиваю руку в карман и шарю. Тут только документы, блин! Права мужские ничем не помогут, а вот кредитка — да. Это ужасно, но… прости, Тим, когда-нибудь я все отдам.

Второй карман — удача. Сжимаю брелок так, что он больно впивается в ладонь. Я снова замираю, прислушиваюсь. Тимофей дрыхнет с Шелби в ногах. Котенок выбрал себе хозяина и провожает меня светящимся в темноте глазами.

На цыпочках выметаюсь в коридор, в потемках осторожно крадусь до лестницы, бесшумно спускаюсь.

И тут сердце в пятки ухает, я так спешу! Нервничаю, словно вижу себя со стороны. Двинутая, двинутая девка. Испуганная до смерти!

Джинсы, кроссовки, майка. Отключаю сигнализацию супры. Забираюсь внутрь и кидаю куртку на заднее сиденье. Призраки всюду. Меня запрут, запрут, запрут снова.