Рекорд

— Игорь… сейчас не время начинать эту тему. Мы все не дети и понимаем, что в гонках такое случается. Это спорт для взрослых мужчин.

— Может быть, тогда Тим Агаев нам что-нибудь скажет перед заездом? — не унимается Смолин, называя имя и фамилию, чтобы уж точно все поняли, о ком речь.

С моего места видно зеленую «фиесту» Тима. К ней устремляются сразу три квадрокоптера и начинают мельтешить вокруг, как мошка у фонаря.

— Готов ли Тим Агаев к гонке? Он с блеском прошел квалификацию, но впереди заезд. Да еще и в ночное время.

— Я не представляю, как можно быть готовым к такому. Что-то в душе должно сжиматься, — произносит Игорь.

Лицо огнем горит. Я хочу вцепиться в Смолина, я хочу расцарапать ему глаза и щеки.

Он поспешно добавляет:

— Если, конечно, есть душа.

В следующую секунду из окна Тима резко высовывается рука. На экране появляется его лицо в черном шлеме. Тим поднимает визор и смотрит в камеру.

Во весь огромный экран — его глаза.

На фестиваль обрушивается полная тишина.

Мы застываем от неожиданности.

У меня волосы встают дыбом. Все видят его глаза. Абсолютно все здесь присутствующие, плюс те, кто смотрит прямое включение. А потом увидят и те, кто будет пересматривать в записи.

Каждый самостоятельно может решить, есть ли душа у гонщика, вернувшегося на трассу после несчастного случая. И если есть — из чего она слеплена.

Я вижу его решимость уверенность — твердость. Я вижу глаза живого человека, который знает, что и зачем делает.

— Тим Агаев поймал квадрокоптер! — кричит Денис. — Вот это да! Вот это реакция! Нет, вы видели? У меня мурашки!

Зрители разрывают тишину бурными аплодисментами.

Тим смотрит в камеру.

— Агай, вы готовы к гонке? — спрашивает Денис.

Тим кивает. Он опускает визор, откидывает квадрокоптер, который тут же взлетает ввысь, и закрывает окно.

— Что ж, начинаем.

Гонке дают старт, и машина срывается с места.

Глава 34

Тим

За пару минут до

— Ты в состоянии? — говорю я Сергею. Быстро, спокойно. Это обычный вопрос.

Вернее, сука, самый важный вопрос за мгновение до старта.

Физиономия Егора перед заездом — последнее, что следовало бы показывать моему штурману. В начале лета мы с Серым не проехали мимо горящей тачки Смолина. Его штурман решил, что ничем помочь не сможет. Зато мы с Платошей и Серегой сработали оперативно, пообжигались, но не критично. Егору досталось сильнее всего. Потому он и патлы сейчас отрастил, и воротник у него высокий. Прячет ожоги. Настя не поняла, а вот штурман мой оценил, и глаза у него остекленели. Я знаю, почему Егор подошел: истерика его дяди, Игоря Смолина, действует на нервы всем. Но это было лишнее.

— Есть варианты? — хмыкает Серый.

Мы намертво пристегнуты к «фиесте» пятиточечными ремнями безопасности. Он сжимает карту, а я руль. Вокруг, словно вороны над заплутавшим зверем, парят квадрокоптеры. Нас снимают и, скорее всего, транслируют на большой экран.

Игорь Смолин так и лечит что-то. Как чертов священник, лечит и лечит опять дичь свою про души, отмщение, про права и обязанности. У меня тут рулевое поврежденное, я в душе не представляю, проедем ли мы пятнадцать минут или встанем намертво раньше. Штурман трясется. Так еще эта сука у микрофона своим голосом пытается изнутри поцарапать.

Я смотрю на руль и качаю головой. Блядь.

Напряжение зашкаливает, заживо сдирая кожу. Я хочу стащить с себя этот комбез. Я хочу все это закончить. На мгновение зажмуриваюсь.

Ладно. К черту прошлое, к черту смерть Федора, к чертову всех Смолиных вместе взятых. У меня есть настоящее и, возможно, будущее. Это если постараюсь. У меня есть Настя, которой помощь нужна прямо сейчас. И чтобы ей помочь, надо взять себя в руки.

Вдох-выдох. Вдох, сука, выдох. Перед глазами снова проносятся квадрокоптеры.

— Давай я посажу Настю, — говорю резко, спецом провоцируя.

— Что-о? — охреневает от ревности Серый.

Улыбаюсь.

— Посажу штурманом сюда Настю, а ты пройдись, водички попей. Трассу я помню.

— Твою мать, Агай! — взрывается Серега, видимо в красках представив себе, что о нем будут писать и как высмеивать. — Если я выйду сейчас из этой машины, то уже не сяду никогда.

— Естественно.

— Я на такое не согласен.

— Тогда соберись! Еб твою мать! Это взрослый спорт! Тут люди калечатся, а иногда и погибают! Но суть в том, что ты либо тянешь его, либо нет. Без промежуточных вариантов!

Собственные слова вдруг доходят до меня самого, и я холодею от того, что принимаю их. Впервые за пять лет. Дорос, что ли? Мысленный поток перебивает голос Игоря Смолина:

— Я не представляю, как можно быть готовым к такому. Что-то в душе должно сжиматься. Если, конечно, есть душа!

Бля-ядь! Падла, ну что мне сделать? Убиться на том же повороте, чтобы тебе легче стало?! Ты себе даже не представляешь, через что я проходил и прохожу каждый день. Я любил Федора не меньше тебя, ты бы на моем месте просто загнулся.

Поэтому заткнись. Единственное, чего я хочу, — это чтобы ты заткнулся. Сука, закрой свой рот раз и навсегда.

Хотя бы сегодня.