Реквием

И всё-таки она выжила, но и дальше ей пришлось рассчитывать только на себя, на свои собственные силы. Он не пришел к ней в больницу, не поддержал. Для него исход их отношений был предрешен заранее. Конечно, каждый с большими или меньшими потерями идет по жизни. Она сломала себе крылья, не успев их отрастить, посчитала, что лучшее уже позади, что нет у неё будущего, и научилась искусно скрывать свою боль от глаз посторонних под маской беззаботности.

И зачем ещё долго длилась её тягостная, унизительная любовь, её постыдная привязанность к Вадиму? Глупо возвращаться к тому, кто причинял страдания. Выбора не было? Выбор всегда есть. Какая досада, что нельзя вернуться в первые дни их знакомства. Вот она, зыбкая, размытая, но трудно преодолеваемая граница между любовью и ненавистью, через которую часто проходит трансформация человеческой личности. Она страдала, презирала, ненавидела себя, и вяло думала: пусть всё идет, как идет. Чувства растерянности и неспособности противостоять преобладали. Они-то и удерживали от решительного шага разорвать «рабские цепи любви».

Тогда она ещё не понимала, что если в мужчине нет нежности, то нет и привязанности. И когда тяга к сексу с данной женщиной пропадает, то его уже ничто не держит рядом с ней.

«Зачем мне семья – эта целая система зависимых отношений, в которых губишь свою единственную жизнь? Никто не смеет посягать на мою свободу! Мне никто надолго не нужен, я волк-одиночка. Это мой стиль жизни», – утверждал Вадим в мужской компании.

Он лихое бесстыдство и хмельной дурман считал любовью и отдавался своему чувству без оглядки. Ему требовался каждодневный праздник. «Любовь – пир жизни. Пока я люблю – я живу», – красиво говорил он. И ухаживал только ради своего удовольствия. А когда желание заканчивалось, он спускал отношения на тормозах, наталкивая женщину на мысль уйти от него самой. Он не гнал, но и не приближал, становился то циничным и требовательным, то сухим и безразличным.

…Говорят, держись тех, кто тобой не пренебрегает, а Вадим относился к ней свысока. Ко всему прочему у неё добавилась жестокая зависимость – я испорченная. И она цеплялась за него, полагая, что бездетная никому не будет нужна, кроме него, виновника её беды. Верной или ложной была эта мысль, но она мешала ей жить.

Его любви хватило на одно лето. А потом его точно подменили. Был бесконечный шлейф поклонниц. В нём появилось столько отталкивающего, чего раньше она не замечала. Она прозрела, но не сдалась. «Его надо спасать от падений! (Кто бы её спас!) Ведь он такой безумно ранимый, противоречивый, непостоянный, непредсказуемый, как все нервные люди». Наперекор рассудку она пыталась оправдать его, держась за остатки своей любви или жалости к себе, а может, просто выигрывала время, чтобы хоть как-то морально подготовиться к тому, что непременно должно произойти.

С горьким недоумением она замечала, что он не чувствует вины, что ему недоступна область наивысшего счастья – любовь духовная, которая ведёт к доброй, честной, искренней жизни, дает силы преодолевать любые трудности, спасает в беде.

Она, наверное, ещё любила. А любовь – как мания, как рок…

Количество неприятностей иногда приводит к новому качеству. Была не приведшая ни к чему расчетливая целенаправленная мысль уничтожить обманщика. Хотела с корнем вырвать из своего сердца бурьян-будыльё его бесстыдной лжи… Не смогла. Это желание только подорвало ещё непрочную основу её существования… Читая о пронзительных любовных драмах во времена исторических трагедий, она мечтала героически отдать за любимого жизнь… а с ней вышла историйка глупенькая, гаденькая, пошленькая.

После мучительного анализа, когда отпали последние сомнения в том, что жизнь проиграна, она наконец решилась окончательно и бесповоротно порвать с ним. И сумела-таки выдрать себя из болота его лжи, из чёрного ада унижений. Она, как говорят, «соскоблила себя со стен» и указала ему на дверь. Ей хотелось побыть одной. Она так от него устала!.. Разве можно в её годы устать жить? Можно. Наконец-то, в кои-то веки, она спала спокойно, как в яму провалившись. Потом долгие месяцы восстанавливалась, и за это время в ней проросла другая, гордая, злая, уверенная в себе девочка. Но это было уже в десятом классе.

Потом был вуз. В какой-то момент, с безнадежно усталым чувством, она поняла, что не осилить ей своей ненависти и одиночества, и с грустно-весёлым упорством принялась искать себе пару. Мужья были примитивны, они хотели от неё одного… Не любовь, а сплошное надувательство. Все они желали хорошо к ней прилепиться. Ещё бы! Энергичная, деловая. Такая жена горы своротит. Их отношения строились на её полной отдаче и самозабвении. А что от них получала?.. И она шла в атаку. И застывала в её сердце тоска по настоящему мужчине, которого так и не случилось встретить… Но даже теперь, в пору своей зрелости, она не готова себе в этом признаться. Получалось бы, что не была она счастлива, а значит, по сути дела и не жила по-настоящему, а существовала…