Реквием для зверя

Слёзы выжигают мне глаза, катятся по щекам, смешиваются с прохладной водой, а руки готовы разодрать опухшие губы, только бы очиститься от того проклятого образа дешевой потаскухи, который сидит на мне даже лучше второй кожи.

— Что с тобой, Даяна?! — стучит Николас, и я стараюсь проглотить рвущиеся с дрожащих губ всхлипывания и ответить как можно внятнее и спокойней.

— Н-ничего.

— Открой мне!

— Потом! Пожалуйста, Ник, Потом! — практически умоляю его, смотря на дверь сквозь запотевшую ширму, но Прайд продолжает настаивать на своём, требуя впустить себя внутрь.

— Открой, или я выломаю дверь!

— Ну, пожалуйста, Ник!.. Дай мне побыть одной!.. Пожалуйста!..

Но если Джеймс Прайд что и унаследовал от своего отца, так это ту титаническую настойчивость, с которой Николас, как тяжелый танк, уничтожает любые преграды у себя на пути!

Первый удар в дверь! Второй! И замок вылетел как пробка из бутылки с шампанским, а следом за ним и полупрозрачная ширма.

Николас смотрит на меня как взбешенный зверь. Взъерошенный и возбуждённый. Пламя серебряных глаз пробирается прямо под кожу, и я начинаю пятиться назад, забиваясь в самый дальний угол этой огромной ванной.

— Что он с тобой сделал?! — медленно опускается около меня, словно боится, что я могу вспорхнуть и улететь от него, как самая настоящая птица. Мелкие брызги попадают на его лицо, волосы, рубашку, а он даже не замечает это, продолжая дожидаться от меня ответа. — Он тебя обидел? Сделал больно? — но всё, на что я способна, — просто мотать головой, потому что дрожащие губы совершенно не позволяют говорить. — Блядь, Даяна, если Джеймс хоть пальцем тебя тронул, то клянусь Богом, что он пожалеет об этом! — его пальцы сжимают край ванной, впиваясь в твёрдый мрамор до красной кожи под ногтями и побелевших кончиков.

— Нет! — хватаюсь за его рукав и снова мотаю головой.

Если сейчас же не расскажу, что Джеймс не сделал со мной ничего дурного, то все мои труды пойдут насмарку. Но как объяснить взрослому состоявшемуся мужчине, что я впала в подобную истерику всего лишь из-за какого-то несчастного поцелуя с его сыном? Человеком, с которым я жила полгода, выполняя роль полноценной супруги? Как объяснить ему, как больно, когда тобой пользуются? Как страшно, когда кто-то посторонний крадёт твою волю и играется с твоим телом, как с простой марионеткой?

— Он поцеловал меня. Я не хотела этого, но он… Прости меня, Николас…

— Успокойся, — смотрит он на меня и подтягивает к груди, чтобы обнять, но я не могу позволить себе подобное лицемерие.

— Нет, Ник! Не нужно! — извиваюсь в попытке вырваться. — Отпусти меня! Слышишь?! Отпусти!

Продолжаю биться об него, как птица о прутья клетки. Вода хлещет по спине, и всё моё бельё уже давным-давно промокло, а Прайд даже и не думает выполнять мою мольбу.

— Ни за что. Умру, но не отпущу тебя, — прижимает к груди, согревая своим теплом. Гладит по голове и целует в макушку, пока я всё сильнее и сильнее хватаюсь за его рубашку. — Это не ты, а я должен просить прощения. Я ведь не дурак и прекрасно понимаю, что ты могла спокойно отсиживаться, наблюдая за всем этим со стороны. Смотреть, как мы с Джеймсом грызёмся друг с другом, как озверелые псы. Как тонем в собственном дерьме и ненависти. Но вместо этого ты решила рискнуть собственной безопасностью только для того, чтобы помочь мне. И всего за пару часов смогла сделать гораздо больше, чем все остальные.

— Я предложила Джеймсу игру… — зарываюсь лицом в его мокрую рубашку, скрывая свой стыд под свисающими волосами. — И теперь должна быть рядом с ним до самой выписки. И… — сглатываю стекающую по губам воду. — Если ты не вернёшь мне маму до этого момента, то я снова должна буду вернуться к нему…

— Хорошо, малышка, — настолько сильно обхватывает меня Николас, что я буквально распластываюсь на его широкой груди, прямо как на своём собственном, персональном распятии. — Обещаю, что сделаю всё для того, чтобы ты победила.

ДАЯНА 3

— О! На этот раз ты уже привела сюда своего любовника! — так и сочится сарказм из сидящего в кровати Джеймса, когда я захожу в палату вместе Николасом.

Сейчас всего семь утра. Так рано, что всё отделение стационара напоминает огромного и безумно неповоротливого зверя. В коридорах практически нет людей. За нами наблюдают всего две тёмные фигуры у входа в палату. Один телохранитель пришел со мной, второго — назначила Меган, и это всё. Больше ни одной живой души из тех, кто бы мог хоть что-нибудь предпринять, если начнётся драка. Врачи ещё не вышли на смену, а сонные медсёстры пьют горький кофе, аромат которого так сильно смешался с запахом медикаментов, что он уже начал напоминать отдельный вид лекарства.