Реквием (ЛП)

Моя голова откидывается набок, когда девушка ударяет меня; звук ее ладони, соприкасающейся с моей щекой, звучит как выстрел в коридоре. Пятьдесят человек останавливаются как вкопанные, разговоры прекращаются, все оборачиваются, чтобы посмотреть, что, черт возьми, происходит. Бет бледна как полотно и дрожит от ярости.

Конечно, я знала, кто она такая, с того момента, как впервые ее увидела. Я запомнила профили каждого учащегося выпускного года в «Туссене» — профили, которые были весьма исчерпывающими. Рут была очень скрупулезна в своих исследованиях. Так было всегда. То, что происходит за закрытыми дверями в некоторых из домов, буквально преступно, не говоря уже о мрачном разврате. Информация, которую я знаю об этих детях, может посадить немало людей на всю жизнь и в то же время заставить дьявола покраснеть. Однако я дала своим новым одноклассникам прозвища, когда впервые начала анализировать их файлы, чтобы помочь себе вспомнить грязные мелкие подробности их жизни. Иногда все же легче называть их теми прозвищами, которые у меня в голове.

— Лэнс Кэмпбелл? — шипит Эшли.

Эшли Ренье, тоже семнадцать лет. Имеет склонность избивать свою младшую сестру. Она проходила терапию и прекращала ее с восьми лет, потому что не может перестать жевать собственные волосы. Однако с Эш происходит гораздо более зловещее дерьмо. Гораздо худшие секреты, которые я могла бы использовать, чтобы унизить ее, если бы захотела. Я скрываю все свои накопленные факты об Эш, пока она продолжает пялиться на Бет.

— Тот отвратительный чувак, который был у тебя дома на Рождество? — говорит Эшли. — О чем, черт возьми, она говорит?

Щеки Бет горят красным как угли; яркий румянец делает ее в некотором смысле симпатичной. Время от времени даже наши худшие моменты заставляют нас сиять.

— Она, блять, врет. Что, черт возьми, с тобой не так? — толкает меня Бет, и я позволяю прижать себя к шкафчикам. В коридоре раздается громкий лязг — звук, с которым моя голова ударяется о металлическую дверь. — Ты больная на голову, — выплевывает Бет.

— Ну, не знаю. Моя история кажется довольно заурядной по сравнению с твоей, не находишь?

Я бы не смогла произнести эту фразу, если бы она знала правду. Скелеты в моем шкафу сложены так высоко и плотно, что кажется, будто там произошел массовый геноцид. Справа есть движение — шквал активности, направляющийся к нам, что говорит мне о том, что этот маленький тет-а-тет вот-вот закончится. Я позволяю своим глазам стать блестящими и полными страха.

— Бет Джонсон! Ты что, сошла с ума? — Женщина в платье с цветочным принтом устремляется к нам, раздвигая толпу зевак, как Моисей раздвигал Красное море. Ее кожа теплого коричневого цвета, волосы — масса тугих кудрей. По фотографиям, которые я видела на сайте «Туссена», я точно знаю, что глаза директора Форд обычно добрые и нежные, но сейчас они далеки от этого. — Если не хочешь, чтобы тебя исключили в ближайшие три секунды, я настоятельно рекомендую убрать руки от этой девушки.

Бет бросает на меня тяжелый, полный ненависти взгляд, но подчиняется, в последний раз толкая меня и отпуская.

— Бет! — Директор Форд моргает, качая головой. Похоже, ее мозг просто не может обработать то, что она видит. — Понятия не имею, что происходит, но услышь это прямо сейчас. Что бы это ни было, ничего не выйдет. В мой кабинет. Сейчас.

Директор поворачивается ко мне, быстро оглядывая меня с ног до головы. Я не могу решить, пытается ли она вспомнить мое имя или проверяет меня на наличие травм.

— Ты тоже, юная леди. Я докопаюсь до сути. Вы обе будете сидеть в моем кабинете, пока я не услышу что-нибудь похожее на правду.

Щеки Бет вспыхивают, становясь еще краснее. Ее глаза полны ярости, но в них также присутствует жалкий стыд. Она не хочет говорить директору Форд правду. Не хочет рассказывать ей, что произошло, потому что если бы она это сделала, то ей пришлось бы рассказать, в чем я ее обвинила. А это? Нет. Она не собирается этого делать.

— Я подшучивала над ней, — выпаливает Бет.

Форд хмурится.

— И почему ты это сделала?

— Потому что слышала, что она повторяет свой выпускной год.

Форд, стройная и высокая, издает неодобрительный звук, скрещивая руки на груди.

— Ты шутишь, да?

Бет сжимает челюсть.

— Это то, что я слышала.

— Соррелл не повторяет свой выпускной год. И даже если бы это было так, зачем тебе за это прижимать ее к шкафчику?

— Парень Бет порвал с ней, — говорит Эшли, делая шаг вперед. — У нее было действительно тяжелое утро, и она просто…

Бет сердито смотрит на свою лучшую подругу, и ее послание ясно: «Заткнись к черту. Ты не помогаешь».

— Мне все равно, если твой парень порвал с тобой, или твоя собака умерла, или двигатель самолета провалился сквозь потолок а-ля «Донни Дарко». Нельзя нападать физически на другого ученика, потому что у вас плохой день!

— Я знаю. Мне очень жаль, — опускает голову Бет, и кончики ее ушей становятся алыми.

— Это то, что произошло? — обращается ко мне директор Форд.