Он должен был удостовериться, что они, хоть и близнецы, но с ней ничуть не похожи. А когда он уверился в этом (ведь он знал теперь, из чьих ворот она выходит: не зря же он гостил перед тем в соседнем ауле, где оставил коня и повозку и где разведал все о тех, кто его интересовал. Так что еще прежде, чем впервые очутиться в нашем лесу, он знал уже, что она — подкидыш, что Сослан — слеп, ты — опасен, а Гаппо — их общий дед по материнской линии. Он бродил по лесу и слышал свою кровь, внушив себе, что обрел родину и ступает теперь по ее земле. Так он наткнулся на пещеру и даже переночевал там однажды. И, думаю, понял, кому она принадлежит, но решил покуда не связываться и не мстить. Месть он отложил на потом), вернулся за конем, запряг его по-походному и въехал в наш аул, представ перед нихасом со своей широкой улыбкой, и заговорил на нашем языке (речь его звучала так, будто он только что ошпарил нёбо), а затем по праву гостя избрал дом Сослана. Ему оставалось лишь дождаться подходящего момента, раскланяться и украдкой показать ей пластинку с выбитым именем. Потом ему не надо было даже доказывать, что он ей брат. Нужно было разве что дать ей месяц сроку на раздумье...» — «Да,— сказал Одинокий.— А потом забрать с собой и уже с ее красотой и ее печалью вместе выстроить то, чего ему всегда недоставало: собственный дом, населенный истинным родством, общей бедой, общей заботой и общим полузнанием».— «И общим одиночеством,— сказал я.— Только и через месяц у него не получилось. И когда он, приехав рано поутру в аул и кратко побеседовав с Сосланом о разных мелочах, встретился с ней вновь (наверно, как и в прошлый раз, где-нибудь в укромном месте. У реки под обрывом или у Синей тропы), она ему отказала, заявив, что ей не нужно никого искать. Что есть у нее Сослан и что, мол, этого достаточно, что двух, мол, отцов не бывает, а потому, мол, никуда она не поедет.