Религия бешеных

Что же, грядет дубль два? Во привалило счастья… Похоже, небеса решили назначить меня своей любимой игрушкой. Вот только под конец игры игрушкам обычно отрывают головы…

Секта имени меня

…А прихвостень, сволочь, влез в чужие документы — и вычитал в предыдущих главах много интересного про самого себя… и про мои романы…

Н-да, учитывая обстоятельства, держался он совсем неплохо…

Несчастный! Да он ведь уже давно превратился в секту имени меня! Естественно, он теперь требует, чтобы идол принадлежал ему целиком. Пусть этот идол от такого счастья даже сдохнет. Сам-то он со всеми потрохами сдался мне уже давно.

Обалдеть… А ведь технология-то несложная. Если даже я с ней справилась совершенно интуитивно. Вовсе того не желая. Главное, чтобы желал он. Прикорми такого волчонка, стань для него единственным светом в окне. Заслони собой для него все. А потом — все остальное…

И все. Он пойдет рвать за тебя глотки. Но, правда, намертво вцепится и в твою. Там, где в самой основе отношений лежит помешательство, нельзя ждать разумного, взвешенного общения здравомыслящих людей. Все — только на надрыве, на подчинении одного другим. И на постоянном стремлении раба стать господином своего господина…

Признаю: я хотела, чтобы у меня было собственное войско. Но со мной-то зачем воевать?! На то, чтобы собственные штурмовые отряды, батальоны СА вдруг подняли бунт, обратились против своего фюрера, диктовали свои условия и грозили захватить власть, я была совершенно не согласна. И ни один фюрер на это не согласится. Иначе он не фюрер…

А теперь у него не будет возможности даже просто поговорить со мной, чтобы высказать свои претензии. Я исчезну из его жизни. Вообще. «Носорогу некуда будет вонзить свой рог, тигру не во что будет запустить свои когти, воину некого будет своим мечом поражать…» Он будет тут с ума сходить, искать меня по всем телефонам в Москве, слать мне проклятия, что, мол, если я сейчас же не появлюсь, то все, он меня больше знать не желает. Я же буду только тихо улыбаться недоумевающим людям, принимающим такие звонки, прикрыв ресницами насмешливый взгляд.

Забейте. Просто не отвечайте на его звонки. И тем более не пытайтесь с ним разговаривать. Сами понимаете, разговаривать с таким человеком бесполезно… Тишин будет смотреть на меня огромными глазами: «Он ведь, похоже, тебя очень любит…», он, может быть, хоть чуть-чуть заподозрит, в чем тут соль и что я за стерва. А я только закачу глаза: я вас умоляю…

И вернусь я только тогда, когда он выпустит на бедного Тишина весь пар и станет абсолютно шелковым и на все согласным. Вообще на все. Лишь бы только иметь возможность хотя бы издали видеть меня… Я, блин, научу его молчать, отвечать односложно даже на заданные вопросы. И слушать, что ему говорят старшие. И со всем соглашаться… Слушать меня… И лучше ему начать это делать прямо сейчас…

Потому что мальчик уже совсем… земли не видел. В его репертуаре появилась новая ария. Он орал:

— И песни ты теперь будешь писать такие, какие скажу я! Как я скажу, так и будет! Я сам буду решать, над какими текстами я буду работать! Я больше не потерплю в нашем творчестве никакого экстремизма! И к твоим экстремистам я больше не поеду!

Я смотрела на него… да нет, уже без интереса. Этот наркоман мне надоел.

Он, похоже, уже полностью уверовал, что он здесь — царь и Бог. И что абсолютно мертвой хваткой под названием «наш совместный музыкальный проект» держит меня за яйца…

Мальчик… Ты, во-первых, как разговариваешь со старшими? И с женщиной…

А во-вторых — спешу тебе сообщить: у женщин нет яиц!

Да, признаю, я очень хотела этот проект, и ради него я очень сильно прогнулась перед этой гнидой. И он решил, что так будет всегда. Но неужели я похожа на рабыню собственных желаний? Мальчик, ты ведь замечал это и раньше. Что у меня есть одна очень неприятная особенность.

Как бы крепко я во что-нибудь ни вцеплялась, я способна отпустить это в самый неподходящий момент. И это что-нибудь с грохотом рушится на землю и разбивается. Оказывается, оно давно уже удобно устроилось у меня в руках и решило, что я буду держать его всегда.

Надо же, какая наивность… Это я даже не намекаю, а говорю прямым текстом: будь осторожен, если мне надоест тебя терпеть, я разожму руку — и ты улетишь. Ради удовольствия это увидеть я откажусь от чего угодно…

Мальчик, ты зря не понял, что фюрер здесь — я. «В этом движении ничего не произойдет, за исключением того, чего хочу я».

Кружок друзей рейхсфюрера СС

Он мог орать что угодно. Глядя в абсолютно стеклянные глаза. Я знала теперь только одно.

Я снова увижу его.

Даже страшно представить…