Религия бешеных

И мне в конце концов все это смертельно надоело. В какой-то момент воспоминания о нем просто отпали. Отпали со счастливым стоном избавления, как слишком тяжелая ветка, пересохшая на сгибе. О-о-о-х… как же мне без него хорошо!.. Высшее наслаждение, какое он мог мне доставить, — это наслаждение наконец-то избавиться от него!..

Воспоминания изматывающие, гадкие, оскорбительные. Губительные. Любые… Они исчезли как призраки, вдруг покинувшие замок. Вот только что я всей кожей чувствовала рядом с собой его нестерпимое горячее присутствие. А теперь не могу даже вспомнить хронологию событий. Я перемолола этого человека. Я о тебе уже написала…

И теперь все, кажется, могло начаться заново.

У меня от подобной перспективы буквально захватывало дух.

Когда стирается вульгарно-конкретная память, в размытой дымке обманчиво-невесомых необязательных воспоминаний всплывает тоже только что-то такое же неясное и невесомое. Теперь я вспоминала лишь о том, что этот человек — та самая, засевшая у меня в мозгу, заноза.

«Она скучает по мне. — Когда такие девушки с кем-то сходятся, это на всю жизнь»…

И меня до крайности заинтриговал тот факт, что он сам согласился опять пустить меня в свою жизнь. Что за фигня творится с человеком? Хоть стреляйте меня, но мне надо это видеть.

И еще. Это же неслыханное везение. Получить вдруг на руки вторую часть эпопеи, которую я считала безнадежно завершенной. И о продолжении которой втайне мечтала… Да журналист не задумываясь прозакладывает душу за возможность оказаться в первом ряду. Чтобы не пропустить ни мгновения спектакля. Поставленного самой жизнью специально по его заказу.

Пропустите, пропустите меня к нему. Я хочу видеть этого человека…

Все. В Москву, в Москву… Я шла напролом, как гончая, стрелой сорвавшаяся с места. Ну да, летит — земли не видит… И мой взгляд ежеминутно уплывал в такую даль, что лучше было и не догадываться, что я определила себе в качестве цели…

Все-таки он — невероятный мужик… Если рядом с ним со мной начинает твориться черт-те что. Если во мне разом — с оскалом блаженства, с ознобом по коже — просыпаются и хищница, и жертва. И с каждым следующим мгновением я — все больше жертва…

И вот уже эта торжествующая жертва совершенно по-звериному подставляет победителю такое обнаженное, такое беспомощное горло. Терзай меня, делай со мной что хочешь. Только умоляю — делай… И сколько опасного кайфа добавляет эта глухая вражда, эта непонятная ненависть мужчины. Когда я уже умираю от нежности, а он еще продолжает топтать. Но все, о чем я могу его умолять, — это: еще…

Я так ищу рядом с мужчиной покоя, он же рушит и мой собственный призрачный покой. И только жестоко стегает мои чувства. И я ведь однажды могу этот вызов принять, и это — опасный путь. Я могу всерьез пристраститься, усвоить правила игры. И мы сцепимся рычащим клубком, на такие вещи я подсаживаюсь с первого раза. Этот дерзкий кайф — гораздо острее, и к черту тогда покой… Если он действительно разбудит во мне зверя — я пропала, я уже не смогу без него обходиться…

Честно? Я не представляла, как нас вообще хватит на то, чтобы взглянуть друг другу в глаза…

А вот именно поэтому теперь… Хрен ему, а не трепет. Он меня уже никогда не обидит. «Есть три пути. Или подстраиваешься ты. Или не подстраиваешься. Или изменяешь все под себя…» Он сам так говорил. Уговорил…

…Как-то все теперь сложится? Если ты ничего не ждешь от жизни, то любой, самый нелепый, поворот, любая мелочь покажется подарком. И будет воспринята правильно. Именно как подарок.