Религия бешеных

Честь — это не звание, не погоны и не регалии. ЧЕСТЬ, согласно толковому словарю, есть внутреннее достоинство человека. Я не могу произносить это слово, обращаясь к человеку, не имеющему никакого внутреннего достоинства!

Мимо тещиного дома

— Силина обязательно позвонит Лимонову и настучит. Она всегда непременно кидается к телефону: «А-а, Соловей опять напи-ился…»

Полупьяный Соловей довольно ухмылялся. Он подходил к Бункеру с видом Штирлица, напевающего на подступах к другим великим казематам: «Мимо тещиного дома я без шуток не хожу…» Он уже старательно сложил в кармане кукиш — и теперь предвкушал момент, когда резко просунет его в щель в заборе…

Мы выбрались из дома только под вечер. Это было 25 октября, начало суда по Минздраву. Но мы на суд не доехали. Он начинался в 11 утра — мы в это время только ложились спать. Теперь уже — действительно спать… Вот так. Кому-то — гибель, кому-то — неожиданное счастье…

Впрочем, что Соловей на суде не видел?..

— А я, когда сейчас в Москву ехал, познакомился в поезде с мужиком. Он оказался полковником КГБ в отставке. Ну, мы выпили, посидели. Он мне телефон свой дал…

Соловей — он весь в этом. Он общается с людьми профессионально, он способен договориться с кем угодно. И с ним очень многие не гнушаются договариваться… Потом он довольно долго всерьез ломал голову, звонить ему этому мужику или нет. И обломился…

— Поедешь со мной в Самару? — спросил он меня. Пойдешь со мной на край света? Я только чуть улыбнулась: ты хозяин, как скажешь, так и будет. Я — с тобой… Я с тобой — куда угодно…

Соловей ехал в Бункер с единственной целью: устроить скандал.

Бункер приобрел вид уже почти офиса. Чем дальше к кабинетам руководства — тем больше. Войдя, ты по-прежнему попадал в совершенно подвальный темный коридор со стенами из полуразломанного красно-коричневого кирпича, с рассованными по углам ополовиненными мешками с цементом и со слишком низкими, нависающими массивными притолоками.

Соловей действительно нарывался. Он в какой-то запальчивости, с чересчур показным апломбом пронесся по Бункеру, нарисовался во всей красе перед всеми. Чтобы ни у кого не осталось ни малейшего сомнения: Соловей радостно напился и теперь бузит. Я, пряча усмешку, следовала за ним. Мне было все равно, кто там что подумает. Я не нацбол, на меня их мысли не распространялись…

Он завершил свой круг почета и демонстративно принялся костерить новый номер газеты. С утрированными полупьяными жестами, на чрезмерно повышенных тонах, граничащих с негодованием. Трудно было уловить суть его претензий. Его категорически не устраивало абсолютно все…

Тень отца Гамлета

Я обернулась на сверлящий затылок взгляд, на какое-то звенящее безмолвное потустороннее присутствие. Обернулась — и с ужасом напоролась глазами на серо-зеленую куртку. Безвольной тряпкой просто повисшую в воздухе у входа. Ни на чем. И на абсолютно белое лицо. Противоестественно белое. Привидение. Восставший после вскрытия мертвец. Я никогда не видела, чтобы люди выглядели так. Люди никогда не выглядят так…

Донельзя ввалившиеся щеки. Донельзя ввалившиеся глаза. И остановившийся горящий взгляд. И этот душераздирающий взгляд стремительно погребал теперь под собой Соловья. Наверное, так смотрят на чужую свадьбу люди, вернувшиеся с похорон. А если еще учесть, что примерно так оно и было…

КАК ТЫ СМЕЕШЬ?! Как смеешь ты быть живым?..

Этот вопрос звенел, гремел, орал в воздухе нестерпимо. Мне казалось, еще немного — и воздух сейчас с оглушительным треском просто разорвется…

Соловью не казалось. Он обернулся к Тишину — пьяный, веселый. Ледяной ад Тишина всколыхнулся. И тот уже как-то более осмысленно пригляделся к Соловью.

— У-у-у-у… — Он, чуть помедлив, даже сдвинулся с места, чтобы подойти посмотреть поближе. Взгляд его в подробностях с ног до головы обшарил тушку Соловья, слегка полоснув и по мне.

— Да ты что-то совсем уже какой-то счастливый… — Это прозвучало как еще очень предварительный, но уже не слишком утешительный диагноз. К тому же — в устах патологоанатома…

Соловей расплылся в совсем уже какой-то счастливой улыбке и притянул меня к себе. Я осторожно коснулась губами его волос — и отстранилась, с замиранием сердца подняв глаза на Тишина. Мне было страшно неудобно перед ним за наш такой нестерпимо неуместный здесь и сейчас нечаянный праздник жизни…

Потому что Тишин пришел с первого дня казни. С суда по Минздраву. С суда над сыном…

Живой