Религия бешеных

Одно я знала точно — и была странно спокойна. Ничего не будет… Ничего… Потому что потом мне здесь не из чего будет застрелиться. Я реально не успею покончить с собой — до прихода… Сережи… Господи, имя его… Но в глаза-то ему… как я после этого в глаза ему взгляну? Нет, это невозможно… И себе я после этого уже не нужна буду. А на фиг?.. Сергей… СС… Где ты там?.. Нормально все. Мальчик, пока я дышу, — все будет нормально. Пока я в сознании, я этой мрази оскорбить ТЕБЯ не позволю…

Мы увидели их одновременно. Инструменты талантливого технаря Электроника, любовно разложенные в Бункере на полке возле кровати. ОН схватился за нож, я — за отвертку…

Отвертка. Почти что — классический нож для колки льда… «Основной инстинкт» отдыхает…

Нож у горла — это нож у горла, нож у горла — это уже реальная тема, а реальная тема — это, черт возьми, греет! Нож у горла — это свобода: по беспределу — так по беспределу! «Мужик, ты где последние три года был?! Тебе никто не говорил, что с незнакомыми людьми себя надо вести ровнее?!»

Оружие в руке оживало. Твою мать! Куда ты лезешь?! ВСЕ ЭТО, все эти поножовщины в моей жизни уже были… Я так хорошо ТОГДА отмазалась, я потом столько лет шифровалась и заметала следы, я уже почти поверила сама, что оставила ВСЕ ЭТО позади и внедрилась-таки в нормальную жизнь, а теперь из-за этой гниды все вдруг разом рухнет: рецидив!..

«Что ж ты делаешь… — Я глазам своим не верила. — Ты на что меня толкаешь?!» Три года выживать в заключении, чудом избавиться от пятнадцатилетнего срока, выйти — и на выходе напороться на перо какой-то левой бабы?! ГОСПОДИ, ЧТО ЗА ЧУШЬ?! ДА НЕ ХОЧУ Я ЭТОГО ДЕЛАТЬ!..

Даже с ножом у моего беспомощного горла он как-то вдруг ослабил натиск. С отверткой в побелевших пальцах, приставленной к его боку, я тяжело смотрела на него: не доводи до греха, дай мне просто уйти…

Марина вошла в комнату. Ей — по гроб жизни…

— …Помоги… — я еле выговорила.

Отвертку я уронила в сапог…

Кто-нибудь еще хочет спросить, почему я не вступаю в НБП?..

Основной инстинкт

Сутки я с оцепенелым ужасом сразу исчезала, стоило ему появиться в пределах видимости.

Через сутки мы подружились…

Не дай Бог попасть вам в Саратов,
Город плахи и топора.
Там, на долгие годы упрятав,
В лагерях вас сгноят мусора…

…Вот она, квинтэссенция соловьиного стиля. Он чеканил каждое слово, рассекая воздух руками так, что должны были оставаться всполохи. Он прямо сейчас прилюдно приговаривал и казнил здесь, в приемной Бункера, этот гнилой мир, слова свистели как плеть, а его ненависть зачитывала приговор. Поэт…

Приведет вас в мусарню Саратов,
Мусора на Централ приведут,
Там поставят к стене враскоряку,
Будут бить, пока всех не забьют.

Кто там был, никогда не забудет

Голод, холод и карцера.
На заказ мусорской судьи судят,
И свидетели все — мусора.

Там битком набиваются хаты,

Что ни день — то поверка и шмон.
А за решкой — все тот же Саратов,
Ночь за ночью снящийся сон.

Не дай бог попасть вам в Саратов,

Там играет в тюрьму детвора.
Весь Саратов — сплошной Мусоратов.
Город плахи и топора!

Поэт. Он на собственных костях спляшет, но произведет фурор.

…Вечер в Бункере после тяжелого дня, полного ментов и арестов, искрился адреналином и самым искренним весельем. Я вдруг с каким-то внутренним холодком поймала себя на том, что посреди всеобщего карнавала начала потихоньку подбираться к Соловью, незаметно сужая круги. Ага, сжимая кольца. Как удав. Как удавка…

Еще немного — и мы уже оживленно болтали. Я очень весело смеялась и смотрела на него исключительно с блеском в глазах…

Хорошего и доброго во всем этом реально не было ничего. Эта жертва, а это была жертва, — она вдруг разом разоблачила себя — и подставилась. За жертвой наблюдал холодный охотничий инстинкт…

— Рысь… Давай потанцуем…