Вся та часть эстетики, которая рассматривает «оценку» как биосоциологический факт, находит место её среди других проявлений видовой и индивидуальной жизни человека, — может быть названа «Биологической эстетикой», включая в понятие биологии и социологию, как её осложненное проявление. Но эстетика не может ограничиться этим. Припомним, что само познание может быть предметом биосоциологического изучения, т. е. наука может искать место и объяснять значение самого познания в ряду других проявлений индивидуальной и социальной жизни. В результате такого изучения познания, (новые основы которого положил в особенности Авенариус в своей «Критике чистого опыта»), неизбежно является убеждение в глубокой относительности плодов познания. Современное состояние науки, современное миросозерцание перестает казаться точным отражением в «разуме» или «субъекте» материи, мира, или объекта, а становится одной из ступеней в трудовом развитии человека, в медленном стремлении его обусловленном особенностями его организма, — обмозговать, очеловечить внешнее, среду: весь человеческий мир есть трудовой продукт, результат социально–трудового, в широком смысле этого слова, соприкосновения человека и стихий. Таким образом то, что мы называем «нашим миром», есть лишь относительное равновесие «социального мозга» и внешних сил. Это создает возможность, даже необходимость представления о других, высших (как и низших) мировосприятиях и миросозерцаниях. Однако, глубокое сознание относительности нашего миросозерцания не мешает нам исходить из данных нашей науки, как из чего–то незыблемого, строить теории о прошлом и будущем мира, строить историю самого нашего познания. И это единственно правильное поведение. Нельзя упускать из виду относительности всяких принципов, законов, даже аксиом. Но, покуда они практически не приводят к противоречиям и не могут быть заменены лучшими, — мы должны стремиться именно их светом осветить мир, при их именно помощи расширить пределы человечески познанного.
То же повторяется и с оценкой. Биологическая эстетика не может не привести нас к заключению об относительности всех и всяких оценок. И то, что выясняется пред нами рядом с новым пролетарским миросозерцанием, как новая пролетарская мирооценка — тоже конечно относительная, преходящая и, во всяком случае, чисто–человеческая субъективная форма чувствования. Но для нас, в пределах нашей эпохи, мы можем исходить из этой оценки, не только как из установившейся но, что много радостней, как из установляющейся для «завтрашнего дня». Это и дает возможность создания «Нормативной эстетики», конечно, не абсолютной.
Наша нормативная эстетика, устанавливая критерий, нормы оценки — не думает, будто откапывает объективные законы ценности, а стремится лишь внести порядок в существующие суждения (в понятия о добре и зле красоте и безобразии и им под.), какими они создаются в нашу эпоху смены и борьбы двух миров: буржуазно — индивидуалистического и пролетарско–социалистического. Здесь надо упомянуть лишь тот основной критерий, который, как кажется автору, лежит в основании эстетики: это понятие maximum'а жизни, возможно большей жизненной мощи. Принцип единства в разнообразии, или возможно более полного единства при возможно большем богатстве элементов — выражает в сущности то же, но как всякий «гармонический» принцип не достаточно подчеркивает динамическую сторону того, что почитается положительным. Кроме того, критерии maximum'а жизни, при проникновении в биологическую и социальную сущность этого идеала (ибо это и критерий и идеал) является принципом высоко–социальным и совпадает с принципом совершенства вида (принципом, который открыто провозгласил и Маркс). Нормативная эстетика располагает систематически все ценности мира (природы и жизни) вокруг этого идеала. Биологическая эстетика не только выясняет биологическую сущность этого идеала, но и служит ему мощной опорой, открывая именно его развитие, его эмбриональные формы в других идеалах, других критериях, и ясно показывая, что отклонения от него, противоречия ему, если не являются этапами его собственного развития — имеют биологически и социально–экономически характер болезни и регресса. Биологическая эстетика раскрывает, что идеал maximum'а, жизни, видового совершенства человека, мощи вида, победы разума над стихией (выражения одной и той же сущности) и есть психическое выражение фактически наиболее могучего прогресса жизни физиологической и социально–экономической; она открывает также и то, как и почему идеал в свою очередь является силой, повышающей энергию индивидуального и общественного развития.
Приходится ограничиться здесь этими самыми общими штрихами. До сих пор автору удалось лишь набросать общий очерк позитивной эстетики, напечатанный в сборнике «Очерки реалистического миросозерцания». Очерк этот весьма нуждается в дополнениях.