Религиоведение

и к городу, с которым связана ранняя биография Иисуса — Назарету.

Недаром апостол Филипп, сообщив о том, что он нашел там Мессию, услышал в ответ: «Из Назарета может ли быть что доброе?» (Ин. 1:46).

Место это было столь малоизвестно, что многие историки подвергали

сомнению само его существование во времена Иисуса, и только в середине прошлого века археологи подтвердили достоверность новоза-ветного свидетельства. К подобным примерам относится упоминание

190 ИСТОРИЯ

РЕЛИГИИ

о том, что до начала своей проповеди Иисус был плотником, или рассказ о наличии у него братьев и сестер.

Не менее сложным является и выяснение содержания той проповеди, с которой Иисус обратился к своим землякам. Применительно к ос-новному ее содержанию употребляется греческое слово кeригма (греч.

kerigma; в Новом Завете — проповедь и процесс проповедования). Сейчас более или менее ясно, что первоначальная христианская проповедь

была идейно близка к учению тех религиозных группировок, которые

проповедовали близкий конец света. Примером такого учения было

выступление Иоанна Крестителя, описанное в Евангелиях. Основное

положение керигмы Иисуса сводится к утверждению: «Исполнилось

время, и приблизилось Царство Божие; покайтесь и веруйте в Евангелие» (Мк. 1:15). Вместе с тем Иисус призывал к духовному очищению, отказу от мелочной регламентации религиозной жизни и быта, что

было свойственно блюстителям закона, в первую очередь фарисеям.

Но в отличие от других еретических иудейских сект, например кумранитов, христиане не порывали с храмовой общиной. Поэтому главные

постулаты Нагорной проповеди звучат одновременно и как разрыв

с законом, и как его развитие. Например, демонстративное противопоставление ветхозаветному положению «люби ближнего твоего» не

отвергает призыва «любите врагов ваших» (Мф. 5:43–44), а дополняет

старое положение новым.

Главный объект проповеди Иисуса — беднейшее население. Осуждение богатства и черствости высших слоев общества, их равнодушия

к благам своих неимущих братьев — главная тема морального учения

Иисуса. Известные трудности представляет определение того, насколько эта проповедь была рассчитана только на иудеев, поскольку

Палестина, и особенно ее северные области — Кесария и уже упомянутая Галилея — были в этническом отношении смешанными. С одной

стороны, он призывал нести проповедь только «погибшим овцам дома

Израилева» (Мф. 10:8), с другой — привлекал к себе неиудеев, например, самаритянку (женщину сиро-финикийского происхождения), римского центуриона и т. д. В этой двойственности был заложен будущий разрыв христианства с иудейской почвой и перевод проповеди на

греческий язык. Этому способствовало то обстоятельство, что эллини-зации подверглась и сама Палестина (в городах греческий был, наряду с арамейским, разговорным языком, а древнееврейский оставался

только языком книжной культуры), и то, что существовала многочисленная эллинизированная еврейская диаспора, в которой общеупо-требительным был не еврейский оригинал Священного Писания, а его

Глава 3. Мировые религии 191

греческий перевод — так называемый Септуагинта. Таким образом, христианская грекоязычная проповедь имела уже готовый фундамент.

У ее истоков стоял апостол Павел — «апостол язычников» (Рим. 11:13) и первый представитель грекоязычного христианского богословия.

Вполне понятно, что переход на другой язык породил другую образную систему. И когда слушатели воспринимали апостольскую проповедь, то ее осмысление у грека и иудея было различным. Что и отмечает Павел: «Мы проповедуем Христа распятого, для иудеев соблазн, а для эллинов безумие» (1 Кор. 1:23). Именно в процессе «перевода»

христианских представлений с одного языка на другой и возникают

предпосылки представления о сущности и природе Христа. Например, на иудейской почве не могли возникнуть представления о непорочном зачатии Иисуса Девой Марией от Духа Святого, поскольку

по-древнееврейски слово дух (рyах) — женского рода. Иудейская традиция не могла признать Иисуса сыном Бога (в смысле подлинного

сыновства), применяя этот термин к человеку, который добродетель-ной жизнью удостоен быть назван Сыном Бога. В эллинизированной

среде, привыкшей к культу героев, это употребление было воспринято буквально. Поскольку этот оборот употребляется уже в бесспорно

принадлежащих апостолу Павлу посланиях (Рим 1:4; 2 Кор. 1:19; Гал.

2:20), можно предположить, что трансформация этого представления

произошла довольно рано. Отсюда берет свое начало учение, согласно

которому Иисус Христос «единосущен Отцу», закрепленное в реше-ниях Никейского собора (325 г. н. э.).

Этот идейный разрыв новой религии с иудейскими истоками вы-лился в отрицание Павлом спасительной роли ветхозаветного закона, упраздненного после пришествия Христа и замененного верой в его

спасительную миссию. Отсюда и берет начало христианское понимание идеи Нового Завета, восходящее к пророческой и кумранской традиции.