Религиозная память крестьянства в XX–XXI веках в селах Черноземья России

Все респонденты были рождены и проживали только на территории Корочанского, Прохоровского, Ракитянского и Касторенского районов, так же как и их родители и бабушки и дедушки. В целом общий период исследования памяти охватывает примерно 1870–2017 гг. Представители старшего поколения часто обращаются в воспоминаниях к своим дедушкам и бабушкам, которые, предположительно, могли родиться на территории бывшей Курской губернии в конце XIX в. Всего в опросе приняли участие более 150 человек из 50 сел современной Белгородской и Курской областей. С согласия участников велась аудиозапись разговора. Период проведения исследования охватил время с мая 2016 г. по сентябрь 2017 г. включительно[73].

По мнению Пьера Бурдье: «Каждое поколение вырабатывает собственное отношение к прошлому… возрастные группы отличаются видением мира»[74]. Позже уже А. Ассман говорит, что поколение сменяется каждые 30 лет и в обществе тем самым существует некоторая динамика воспоминаний поколений[75].

Период рождения первого поколения респондентов данного исследования характеризуется социальными потрясениями, связанными с изменением как общественного строя, так и религиозной жизни крестьян. Разрушение церквей и запрет на религиозные практики остался в памяти респондентов, которым до начала Великой Отечественной войны было от 7 до 25 лет. В среднем в конце 1920-х – середине 1930 гг. респондентам I поколения данного исследования было от 6 до 14 лет, что позволяет говорить о личных воспоминаниях событий, происходивших в ту пору. В исследовании районы закодированы следующим образом: Корочанский – Кор., Прохоровский – Прох., Ракитянский – Ракит., Касторенский – Каст., после района следует пол респондента (М/Ж) и год рождения.

Разрушение церквей на территории Курской губернии в XX веке

С формальной точки зрения в начале XX в. Церковь представляла собой мощную организацию. В последнее пред революционное десятилетие в России открылось больше монастырей, чем за какое-либо другое столетие в истории. Только в 1915 г. было построено 425 новых храмов, а всего их существовало около 46500[76]. До революции 1917 г. Курская область насчитывала 1250 действующих церквей и очень много монастырей как мужских, так и женских. На территории Воронежской губернии в 1926–1927 гг. было 1160 церквей и 73 % верующих от всего взрослого населения[77]. К 1937 г. по Курской области действовала уже 561 церковь. В Касторенском, Корочанском и Прохоровском районах крестьяне путем переговоров и активной переписки с властями, вплоть до переписки с московским Центральным исполнительным комитетом по вопросам культа, старались возвращать верующим церкви, ранее закрытые постановлениями РИК. В Ракитянском районе же население было менее активным в защите своих святынь. Документы Государственного архива Курской области (далее – ГАКУ) хранят объемные переписки крестьян Корочанского района 1930-х гг. с просьбами об открытии церквей, которые не были разрушены или использовались под производственные нужды района. Даже при условии массового закрытия церквей в общей массе класс крестьянства довоенного периода оставался верующим и религиозным. Церкви как символы христианской православной религии находились в процессе разрушения, но православная вера в крестьянской среде жила. В 1930-е гг. на Черноземье закрытие церквей происходило стихийно. В Курской области в 1935 г. по решению Президиума облисполкома было закрыто 202 церкви, в 1936 г. – 137, в 1937 г. – 91, в 1939 г. – 76[78]. Периодически закрытие церквей местными властями происходило без правового согласования. В 1935 г., по данным ГАКУ, в письме от Президиума центрального исполнительного комитета комиссии по вопросам культа говорится о произведении по городу Белгороду и близлежащим районам массового закрытия церквей без должного законного оформления и санкционирования ликвидации[79]. Необходимо обратить внимание, что, по воспоминаниям респондентов, в Ракитянском районе по сравнению с Корочанским районом акции по снятию колоколов с церквей, а также закрытие самих церквей происходили активно в единый период, что, конечно, вызывало недовольство населения, но в общей массе не приводило к массовым волнениям и протестам. В Корочанском и Прохоровском районах закрытие церквей занимало, по оценке общего объема интервью респондентов, более длительный период и с более повышенным негативным настроением населения. Также стоит отметить, что в памяти представителей I поколения разрушение церквей и снятие колоколов в 1920–1930 гг. остались единым событием в рамках запрета религиозных практик. Также важно отметить, что по итогам ликвидации колоколов крестьяне лишались колокольного звона как одного из основных информационных элементов в своей общественной жизни. Церковный колокол играл важную роль в информировании населения о важных социальных событиях деревни: свадьбе, похоронах, пожарах и пр.