Существенно и то, что в Северной Руси ряд городов, подобно Ладоге, возникают вне связи с сельской округой. Основным фактором их становления и развития стала торговля. Ярким примером является Белоозеро, основанное в середине Х столетия у истока р. Шексны (вытекающей из озера). При обращении к крупномасштабной карте хорошо заметно, что город существовал в определенном «вакууме» – вблизи него не было сельских поселений. К востоку от города на многие десятки километров тянулись леса и болота. Город запирал единственный вход в Белое озеро из речной системы Волги. Отсюда открывались водные пути во внутренние районы Белозерья и к трем важнейшим волокам – Славенскому, Ухтомскому и Бадожскому, которые вели на Северную Двину, Онегу и Онежское озеро[251]
. Как отмечают Н. А. Макаров и С. Д. Захаров, «следует говорить об опережающем развитии города, сконцентрировавшего значительный экономический и людской потенциал и стимулировавшего колонизацию приозерных территорий»[252].В свою очередь и сельские поселения, преимущественно размещались вблизи судоходных водоемов, что обеспечивало и микрорегиональные и более широкие общевосточноевропейские связи. Для территорий Центра и Севера Руси в Х – первой половине XIII в. характерен приречный тип заселения, расположение селищ на первых надпойменных террасах, группировка их в компактные гнезда, преобладание относительно крупных поселений. В конце XIII–XIV в. расселение распространяется на водоразделы, на смену компактным гнездам приходят локальные образования иного типа с более слабой пространственной связью между поселениями. Данные закономерности, впервые выявленные В. В. Седовым на материалах центральных районов Смоленской земли, подтвердились результатами детальных обследований таких территорий как Радонеж, Суздальское Ополье, Верхнее Полужье, Мстинско-Моложское междуречье, Изборская округа и Белозерье[253]
.Как показал в своем исследовании Н. А. Макаров, главным стимулом для колонизации северных окраин Древней Руси в X–XI вв. (да и позднее) было не аграрное освоение этих земель, а открывавшиеся здесь широкие перспективы пушного промысла. При этом наблюдается выборочное занятие территорий, нацеленность населения на участки важные в системе водно-волоковых путей. Поселения, возникшие в конце ХXII вв. на водных артериях и волоках, обеспечили вовлечение в сферу древнерусской колонизации колоссальных территорий между водоразделом Волги и Сухоны, и Белым морем[254]
.Также необходимо иметь ввиду и выявленную к настоящему времени систему расселения финно-угорских народностей Восточной Европы. Наиболее плотно освоенные районы тяготели, как правило, к побережьям рек, озер, заливов. На таких участках происходило формирование и развитие крупных этнических групп, складывались родоплеменные центры и племенные святилища[255]
.На мой взгляд, выявленная социальная тенденция ярко свидетельствует о том, что раннее древнерусское общество было намного более открытым и потенциально готовым к культурным и религиозно-мировоззренческим переменам, чем общество времен Московской Руси.
Ранняя Русь жила в атмосфере открытости и расположенности значительных масс населения к межкультурным контактам. С известной долей гипотетичности можно предполагать, что племенная знать и отдельные социальные группы, наиболее активно участвовавшие в функционировании Днепровского и Волжского торговых путей, были знакомы с идей монотеизма и некоторыми элементами христианской и мусульманской религиозных традиций. Впрочем, это не обуславливало распространения соответствующих религиозных представлений в более широких слоях местного общества. В целом, период второй половины IX – середины X в. превратил древнерусский регион в область пересечения нескольких информационных потоков. В этой системе культурных коммуникаций заметное место должны были занимать и религиозно-идеологические компоненты.
Поход князя Олега по Днепру и его византийский поход, несомненно, способствовали ознакомлению славянских и финно-угорских воинов с элементами христианской веры. Причем имело место не только получение неких представлений, но и непосредственное визуальное знакомство с жизнью Византийской империи, где они видели каменные храмы и разнообразные предметы церковной культуры. Отношение к последней со стороны русского войска было агрессивно-разрушительное: согласно летописному известию, во время похода 907 г.: «Выиде Олег на брегъ, и воевати нача… и разбиша многи полаты, и пожгоша церкви»[256]
. Однако сам факт непосредственного соприкосновения с новой культурной средой не может вызывать сомнения. Возвращаясь в Киев, Олег вез с собой «злато, и паволоки… и всякое узорочье»[257]. Эти вещи могли иметь на себе христианские надписи или символические изображения, и соответственно, выполнять христианизирующие функции.