Религиозная жизнь Древней Руси в IX–XI веках. Язычество, христианство, двоеверие

Некоторые исследователи полагали, что в эпоху Владимира Святого христианство получило на Руси только локальное распространение. По мнению А. Ю. Дворниченко: «было бы ошибкой думать, что просветительская деятельность Владимира охватила все земли Руси. Первоначально религиозные новшества коснулись, вероятно, узкого территориального треугольника – Киев-Переяславль-Чернигов, т. е. Поднепровья и Подесенья»[276]. Данные представления отчасти перекликаются с гипотезой Е. Е. Голубинского, о том, что Владимир Святославич крестил только «собственную Русь и оставил не крещеною Русь инородческую», так как «инородцы» были данниками Руси и еще «не были крепки к Руси»[277]. В действительности, согласно современным исследованиям, христианизация в той или иной степени коснулась всей Русской земли, в том числе она затронула и неславянские народы, входившие в состав раннефеодального государства. Один из древнейших письменных источников христианской Руси «Память и Похвала князю Русскому Владимиру» указывает на то, что великий князь «крести… всю землю Рускую»[278]. Для древнейших письменных источников («Память и Похвала», «Повесть временных лет», цикл произведений о свв. Борисе и Глебе, «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона) характерно широкое употребление понятия «Русская земля». В «Повести временных лет» нет ни одного противопоставления Руси, в смысле Среднего Поднепровья, другой древнерусской территории, которое появляется в летописании XII в. и отражает географические представления эпохи феодальной раздробленности[279].

Полагаем, что для общественного сознания того времени первостепенную роль играло придание новой религии «великокняжеского» статуса. Власть великого князя в дохристианской Руси, несомненно, носила определенный сакральный характер. Скорее всего, в языческую эпоху общий контроль над религиозной жизнью находился именно в его руках, так как мы не знаем о существовании на Руси X в. должности верховного жреца и вообще не имеем сведений о какой-либо иерархической организации служителей дохристианского культа. Следует также учесть и общеевропейскую дохристианскую традицию сакрализации представителей верховной власти.

В сознании традиционного общества перемещение человека «по социальной лестнице постепенно приближало его к мифическому миру, благоприятствуя превращению в посредника между тем сообществом, которое он возглавлял» и миром потусторонним. В данной системе мировоззрения верховный вождь воспринимался как главный посредник между двумя сферами пространства – социального и мифического[280]. Характерно, что именно великий князь осуществляет «выбор веры» – древнерусское общество признавало права Владимира Святославича в области религиозной политики. Очевидно, отражением этих представлений и является известие «Повести временных лет», передающее слова киевлян, идущих креститься на Днепр (независимо от его фактологической достоверности): «с радостью идяху, радующеся и глаголюще: “Аще бы се не добро было, не бы сего князь и боляре прияли”»[281]. Преемственным по отношению к такому статусу великого князя в дохристианский период было осознание его в качестве правителя-христианина в контексте церковно-политической практики Византии. На монетах Владимир стал изображаться с венцом, скипетром и в верхней одежде, подобной императорской, что свидетельствовало о принадлежности крестителя Руси к высшей иерархии в византийской религиозно-политической системе[282]. Общим явлением для славянских стран Европы стало то, что принятие христианства в качестве государственной религии выступало идеологическим завершением процесса формирования раннефеодальных государств[283].

По всей видимости, не было случайным и признаваемое многими исследователями наделение миссионерскими полномочиями сыновей князя Владимира, которых он «посадил» на княжение в важнейшие городские центры того времени. Показательно, что вскоре после канонизации святые князья Борис и Глеб стали восприниматься не только как мученики, но и как подобные апостолам. На службе свв. Борису и Глебу могли читаться не только паремии мученику, но и паремии апостольские, что косвенно указывает на почитание их в качестве миссионеров[284]. И. Я. Фроянов предположил, что на сыновей князя Владимира, посланных им в отдаленные от Киева городские центры, «возлагалась обязанность утверждения христианства среди управляемого ими населения любыми мерами и средствами»[285]. Но источники не дают оснований для такого рода категоричных заключений. Очевидно, при наличии обязанностей по приведению населения к новой вере, сыновья Владимира не должны были применять репрессивно-карательные меры, опасаясь вспышек политического протеста и народных волнений.