Религиозная жизнь Древней Руси в IX–XI веках. Язычество, христианство, двоеверие

Письменные источники не сохранили подробных сведений о всей совокупности мероприятий, проводившихся князем Владимиром в целях насаждения новой веры в Русской земле. Очевидно, после крещения Киева в течение нескольких лет осуществлялось крещение жителей городов; производились миссионерские поездки по сельской местности. Видимо, рядовое сельское население призывалось для крещения в малые административные центры – погосты: там людей крестили и наставляли в вере. Все это, несомненно, происходило при поддержке региональной княжеской администрации. Митрополит Иларион в «Слове о законе и благодати» подчеркивал всеобщность крещения Руси, указывал на повеление князя Владимира обратить к христианству всех жителей государства, независимо от территории их проживания, возраста и социального статуса: «заповедавъ по всеи земли и крьститися <…> и всемъ быти христианомъ малыим и великыимъ, рабомъ и свободныим, уныим и старыим, бояромъ и простыим, богатыим и убогыимъ»[286].

Повеление, конечно же, основывалось на том, что личный авторитет князя Владимира был очень велик, а, кроме того, государственные структуры на Руси к тому времени уже вполне стабилизировались и могли обеспечить организацию крещения населения. Пожалуй, именно сила личной власти Владимира и единство Руси, укрепленное им к 990-м годам были главным политическим фактором быстроты «религиозной реформы». Такого благополучного времени для радикальных перемен наверное и не нашлось бы на протяжении всего XI в. И хотя, «в литературе о крещении Руси стала общим местом мысль о том, что христианизация встретила упорное сопротивление масс», в действительности «количество свидетельств этого сопротивления в источниках невелико»[287]. В связи с этим показательны соответствующие данные по Русскому Северу, который обычно воспринимается как наиболее «архаичный» и языческий регион. При раскопках поселений и могильников «ни разу не удалось обнаружить каких-либо следов насильственного введения христианства и религиозного антагонизма, расколовшего общество на две части»[288].

Почти совсем неизученным и даже неясным по существу остается вопрос о судьбе языческого жречества после принятия христианства в качестве государственной религии. Исследователи выдвигали по этому поводу несколько различающиеся гипотезы, не приводя, за отсутствием прямых показаний источников, серьезных аргументов. Так Е. В. Аничков в своей монографии «Язычество и Древняя Русь» писал: «с принятием христианства волхвы должны были немедленно исчезнуть. В княжеских сенях, за дружинным медопитием их место занял дружинник-книжник и клирошанин или попросту поп. Никакой пощады не могло быть волхву <…> Но неизбежно должно было случиться следующее: скрываясь от церковной власти волхвы отчасти удалились в дебри, а отчасти должны были, пока это еще было возможно, искать опоры и защиты» у низших слоев населения[289].

По мнению Б. В. Раушенбаха, в условиях христианизации жречество прибегло к двум принципиально разным тактическим приемам: во-первых, к «уходу в подполье», когда на окраинах и в других местах, где это было возможно, продолжалось служение идолам, совершение магических обрядов и т. п.; во-вторых, к открытому (даже вооруженному) сопротивлению всей системе реформ Владимира[290]. Но о каком-либо реальном противодействии мы не имеем даже минимальных сведений. Летописные известия о «восстаниях волхвов», которые будут рассмотрены мною в следующей главе, относятся ко времени сыновей и внуков Владимира и не свидетельствуют собственно о прямом протесте против введения новой веры. Несколько по иному видит данную ситуацию О. С. Осипова, полагая, что «после принятия властью христианства часть элиты славянского жречества была уничтожена, часть укрылась в безлюдных местах и уже не играла первостепенную роль в сохранении открытых развитых форм язычества». И «это не могло не сказаться на степени осознания славянами сакральных смыслов языческих постулатов и обрядов: утрачивалось понятие о разноаспектном пантеоне; представление о единстве духовно-материального мира приняло вид простого одушевления природы»[291].