Религиозные мотивы в русской поэзии

Когда апостол Иоанн
В ночи повествовал о Боге,
Нежданной гостьей дальних стран
Явилась муза на пороге.

Блистательно обнажена,

Она едва внимала Слову.
Казалось, вот сейчас она
Покинет этот кров суровый.

Но слово зрело и цвело,

Переливаясь теплой кровью,
То мудростью спокойной жгло,
То кроткой мучило любовью,

И муза ближе подошла

И, кутаясь в овечьи шкуры,
На край убогого стола
Присела девочкою хмурой,

И длилась ночь, и пел рассказ,

И незаметная дотоле
Морщинка меж лучистых глаз
Легла, чтоб не исчезнуть боле.

И жалость скорбью обожгла

Уста, и навсегда богиня
Голгофы отсвет пролила
В прозрачный мед своей латыни.

На шее девственной она

С тех пор прохладный крестик носит
И терпелива и нежна
Для нас у Бога песен просит.

Путь, пройденный музой от «овечьих шкур» дионисовых оргий и «прозрачного меда латыни», до «прохладного крестика на девственной шее», это путь возрождения духа самого Д. Кленовского, большого, углубленного в космические тайны поэта, прямого потомка и последователя Тютчева. «Морщинка меж лучистых глаз» на лике музы – это шрамик на духовном лице самого поэта, нанесенный тем же терновником, который терзал главу Христа. Об этом Д. Кленовский повествует в другом своем стихотворении, так и названном им «Терновник»:

Снежной пеной, кружевом нездешним
Весь – несбыточная чистота,
Вот он вьется по оврагам вешним,
Деревце, терзавшее Христа!

Мне таким тебя увидеть снова.

Для меня ты в памяти цвело
Только каплями тяжелой крови,
Умывавшей Бледное Чело.

И забыл я, что в начале мая

Ты цветешь, как в мире всё цветет,
Солнечным лучом благоухаешь,
Вяжешь плод и расточаешь мед.

Что тебя в душевную больницу

Некрасивым девушкам несут,
И когда последний сон им снится,
Снова с Ним встречаешься ты тут.

И пред Ним, Невинным, ты предстанешь,

На тебя Он ясный взор прольет,
Потому что ты не только ранишь,
Но цветешь, как в мире всё цветет.

Глубочайший, чисто христианский, светлый оптимизм веры, купленный ценою страдания, вот аромат, которым дышит это стихотворение.

То же неудержимое устремление к горним высотам духа мы видим и у другой вышедшей из того же адского круга поэтессы, но попавшей в свободный мир еще юной, с необугленной, не кровоточащей душой. Аглая Шишкова[109] намного моложе Д. Кленовского: советская действительность не успела еще изранить ее неокрепшую душу. Отсюда ее радость при восприятии созданной Богом, дарованной Им человеку радостной земной жизни, глубоко и искренне высказанная ею в поэме…о грибах, которые собирает эта девушка-поэт в баварском лесу и радуется, видя в каждом из них всю красоту мироздания.

Но в ней нет твердости, ясности мышления и уверенности в себе, как у Д. Кленовского. Новый, открывшийся пред ее свободным теперь зрением многогранный мир пугает, устрашает путницу. Она поражена им и не в состоянии отыскать свою девичью путнику в лабиринте его дорог и дорожек. К кому же прибегнуть? У кого попросить помощи? Конечно, к Ней, и только к Ней, к Заступнице, Царице Небесной, Всех Скорбящих Радости.

На опушке, за пропашинкой
Купол в липовом плену.
С богомолкою-монашенкой
Я в часовню загляну.

У холодного подножия

Прислоню и свой венок:
Помоги мне, Матерь Божия,
В бездорожии дорог…

Чтоб нечаянной развязкою

Утолилася печаль.
Чтоб Твоей согрелась ласкою
Для бездомной чужедаль[110].

Эти поэты и множество других, внутренне близких им, вырастали и формировались в атмосфере воинствовавшего безбожия.